Книга Звёзды на небе - Элина Быстрицкая

Мы проехали десяток-другой километров, и машина сломалась. Господинов по радиотелефону вызвал другую машину – я уже поняла, что он наделен серьезными полномочиями. Меня это удивляло, потому что я никогда в жизни не была в центре такого внимания. Власть, она, знаете ли, завораживает…

Пришла другая машина. Когда стали перегружать в нее наши вещи из «чайки», я заметила ящики с коньяком и отборными фруктами.

Наконец поехали и… остановились у красивого источника, сопровождающие нас расстелили скатерти, поставили бутылки, разложили фрукты. Все было очень элегантно и весело. Но вот мы прибыли на вокзал, автобусов с нашими актерами еще не было.

Подали поезд, мы с помощью наших болгарских друзей быстренько в него погрузились. В это время подъехали автобусы. Актеры вышли из них запыленные, усталые – дорога по жаре оказалась очень тяжелой. С ними был и наш парторг Михаил Иванович Жаров. Не помню, с кем я вместе ехала в поезде. А Леонид Викторович Варпаховский, его жена и Жаров оказались в одном трехместном купе. И Варпаховский стал с восторгом рассказывать Жарову, как хорошо мы путешествовали… Жаров реагировал на его рассказ сдержанно.

Я очень хорошо помню, что эти гастрольные эпизоды были именно в 1969 году, и вот почему. Год этот черной отметиной вошел в мою жизнь. Я тогда держалась изо всех сил. И чем бы я ни занималась – играла в спектаклях, ездила на гастроли, принимала приглашения на дружеские встречи, я думала лишь о своем горе. Понимала, что ничего невозможно исправить, врачи и лекарства бессильны. У меня умирал папа, вопрос был только времени, когда это произойдет. Хотя и говорят, что надежда умирает последней, но в моем случае надежда уже умерла…

Папа очень хотел, чтобы я вступила в партию. Он был убежденным коммунистом, совершенно не из тех, кто членство в партии использовал для карьеры. Он любил свою страну, защищал ее в войну, желал ей счастья в трудные ее годы. Часто думаю, что если бы все коммунисты были такими, как мой отец, нашу страну ждала бы другая судьба. Я сейчас пою осанну не партии, а самому любимому человеку-коммунисту. А партия, какой она стала, – это совсем другое…

Когда я вступила в комсомол, папа этим очень гордился. И, конечно, когда он сказал, что надо бы мне вступить в партию, я не посмела ему возражать, не хотела его огорчать. Хотя уже и не была той наивной девочкой, которая сияющими глазами смотрела на «вождей» и мечтала о великих свершениях. Более того, я не забыла травлю, которую мне учинили в институте. Но я дала папе обещание и подала заявление.

После возвращения из Болгарии истекал мой кандидатский стаж. Меня пригласили на заседание партбюро театра, чтобы я рассказала, как его прохожу. Ответила, что я с удовольствием работаю, все идет нормально. Тогда один из членов партбюро спросил:

– А как это получилось, что в Бухаресте Малый театр едет в советское посольство, а вы оказываетесь там до приезда коллектива, раньше всех?

Я уже и забыла об этом маленьком происшествии, и вот – напомнили…

Рассказала, как это было, каяться не стала, потому что не чувствовала себя виноватой.

Тогда последовал еще один вопрос:

– А вы знаете, кому дают «чайки»?

Ответила:

– В нашей стране – членам правительства. А за границей – тем, кому их предлагают.

Конечно, это была подчеркнутая наивность, но по сути ведь – правильно!

Такой ответ может понравиться, а может и нет. Во всяком случае, никаких санкций против меня не последовало, в партию приняли…

Я вспоминаю все эти происшествия – и с приемом в посольстве, и с «путешествием» в «чайке», и, наконец, с выходом к болгарским зрителям, да и другие – не потому, что они сыграли какую-то значительную роль в моей жизни. Просто Малый театр – это один из тех высокопрофессиональных, запредельно талантливых коллективов, где ничего не проходит бесследно. Ничего! Случайные фразы, не очень продуманные поступки – все оседает в каких-то уголках памяти. Хорошо, если отдельных людей, но невероятно сложно, если в памяти коллектива.

Сладкая каторга

У каждого театра есть свой ритм работы, от которого зависит вся жизнь актера. В Малом он вырабатывался многие годы и почти не менялся, разве что в необычных ситуациях, которые изредка случались.

Я тихо улыбаюсь про себя, когда читаю в нашумевших романах из театральной жизни, что известная актриса ночь провела с друзьями, возвратилась домой на рассвете, до полудня спала, потом медленно «возрождалась», чтобы к вечеру выйти из разбитого состояния, блистать на сцене и после спектакля снова «нырнуть» в изнурительные развлечения. Никакого отношения к действительности это не имеет. Если к работе в театре относиться ответственно, он подчиняет себе актрису и даже порабощает ее.

Вот мой обычный день тех лет, когда я еще играла спектакли. К одиннадцати часам утра надо было быть готовой к репетиции. Для этого нужно очень рано встать, сделать необходимые гимнастические упражнения. Раньше они занимали у меня два часа, потом полтора, потом – тридцать, иногда двадцать минут. Это обязательно. Нужно «прибрать» себя, привести в порядок, заняться косметикой. Какое-то время уходит на завтрак, ведь впереди – рабочий день, и не только нездорово, просто неприлично перекусывать на ходу бутербродами. Нужно обязательно привести в порядок горло – актриса не может репетировать с севшим или хриплым голосом.

Есть еще и домашние дела, их надо успеть сделать, как и всякой женщине, которая ведет свой дом и любит его.

Репетиции заканчиваются в два часа, иногда позже. У нас в театре хорошая столовая, там можно пообедать и, если это нужно, сразу идти на вечерний спектакль. То есть сложились определенные, вполне сносные условия. Сегодня актеры очень много трудятся, чтобы заработать себе на жизнь. Раньше тоже приходилось зарабатывать, но как-то это было легче. Может, потому, что жизнь была дешевле, а может, и оттого, что нечего было покупать…

На спектакль я обычно приходила за полтора часа до начала. Если начало в семь часов, то в пять пятнадцать я выезжала из дома и в пять тридцать уже была в театре. Полтора часа мне нужны для подготовки. Я никогда не отступала от этого распорядка.

После спектакля надо разгримироваться, приехать домой, успеть еще что-то сделать по хозяйству и приготовиться к завтрашнему дню. А назавтра – снова такой же порядок жизни. И так изо дня в день, за исключением выходных. Это довольно тяжело, и к этому надо привыкнуть.

Я сказала, что театр порабощает актеров. Но это сладкая каторга, и я не променяла бы ее ни на что.

Помимо этого, нужно знать новости искусства в стране и за рубежом. Есть еще другие интересы, общественная жизнь, которая всегда была для меня очень значимой. В ней я участвовала очень активно во время моих простоев. Но она не заканчивалась, когда начиналась работа в театре. Все вместе создавало значительные нагрузки.

В 1975 году я была избрана президентом Федерации художественной гимнастики СССР и занимала эту должность почти восемнадцать лет – до 1992 года. Я очень любила художественную гимнастику и сейчас ее люблю, – когда вижу соревнования по гимнастике, страшно волнуюсь и болею за наших.