Книга Парижские соблазны - Барбара Картленд

– Пойдем, я не хочу здесь оставаться, – громко заявила она. – Здесь полным-полно базарных крыс, среди которых противно даже жрать!

Некоторые из присутствующих бросили на нее возмущенные взгляды при этих словах, которые были уместны разве лишь в подворотнях Монмартра, но Генриетта уже покинула ресторан, оставив после себя атмосферу напряженности и благоухание дорогих духов.

Лорд Харткорт вздохнул с облегчением.

– Прошу простить меня, – сказал он Гардении. – Я не ожидал встретить ее здесь. Я ни за что на свете не хотел бы, чтобы ты присутствовала при этой сцене.

Лицо Гардении было белее снега.

– Мне очень жаль, – снова сказал лорд Харткорт, видя, что она очень расстроена. – Давай выпьем немного, и ты сразу же почувствуешь себя лучше. Я был идиотом, что связался с этой женщиной. Когда дела принимают плохой оборот, люди показывают свое истинное лицо.

Он подал знак официанту.

– Откройте шампанское!

Официант поспешил к столику и наполнил два фужера. Лорд Харткорт залпом выпил половину, как будто нуждаясь в подкреплении, но Гардения даже не притронулась к своему фужеру.

Когда официант отошел, она спросила очень тихо, будто с трудом выговаривая слова:

– Ты сказал, что квартира будет свободна уже завтра, не так ли?

– Да, конечно, – быстро ответил лорд Харткорт, радуясь, что разговор вернулся к теме, не связанной с Генриеттой.

– Если ты рассчитываешь, что я перееду туда уже завтра, – медленно продолжала Гардения, – то когда, по-твоему, мы успеем пожениться?

Последовало молчание, показавшееся ей ужасным. Лорд Харткорт замер на месте, его пальцы сжали ножку фужера, а глаза не отрывались от искрящегося вина, как будто он видел его впервые. Затем с усилием, тоном, в котором Гардения уловила замешательство, он произнес:

– Послушай, Гардения, нам нужно поговорить.

Она сделала еле заметное движение, ее фужер опрокинулся, шампанское залило стол и ее платье.

– О, какая я неловкая! – извиняющимся тоном воскликнула она.

– Не беспокойся, – сказал лорд Харткорт. – Официант сейчас все уберет.

– Вино попало мне на платье, – быстро проговорила она, – пожалуй, я пройду в дамскую комнату.

– Да, конечно, найди служительницу, и она тебе поможет, – согласился лорд Харткорт.

Он поднялся, Гардения вышла из-за стола и направилась через зал в дамскую комнату, расположенную справа от кухни. Когда она вошла туда, к ней быстро подошла служительница, чтобы предложить свою помощь.

– Пожалуйста, мадам, я себя плохо чувствую, – сказала Гардения по-французски.

Лицо ее было совершенно бескровным, и женщина поспешно усадила ее на стул.

– Если позволите, я дам вам капельку бренди, мадемуазель, – предложила она.

Гардения кивнула. Она была не в состоянии вымолвить ни слова. Бренди, которое подала ей женщина, было крепким и обжигающим. На лице девушки появился румянец, и она почувствовала себя лучше.

– Мне нужно домой, – сказала она, – но я не хочу, чтобы месье знал, что я уехала. Вы меня поняли? Не говорите ему ничего. Чуть позже он сам догадается обо всем.

Служительница была слишком хорошо знакома с причудами и эксцентричными выходками посетителей, чтобы спорить или хотя бы выразить удивление.

– Вы можете выйти через эту дверь, мадемуазель, – посоветовала она. – Никто не заметит, что вы покинули ресторан, а чуть дальше, слева от дороги, вы всегда сможете найти наемный экипаж.

– Благодарю вас, – сказала Гардения, – вы очень добры.

Она дала женщине пятифранковую банкноту – единственное, что у нее было с собой в кошельке, и та рассыпалась в изъявлениях благодарности.

– Я не раскрою рта, мадемуазель, будьте уверены. Только когда они сами придут и поинтересуются, почему вас так долго нет, я скажу, что вы уехали.

– Спасибо вам, – сказала Гардения.

Она прошла в дверь и оказалась в маленьком грязном дворике, заполненном пустыми ящиками из-под вина, мусорными баками и бродячими кошками. Она быстро и решительно пересекла двор и вышла на улицу.

Ей понадобилось лишь несколько минут, чтобы найти стоянку наемных экипажей. Она была пуста, но вскоре подъехал старый фиакр, в который была впряжена еще более старая кляча. Гардения села в него и приказала извозчику ехать к Мабийон-хаусу.

Очутившись одна, она закрыла лицо руками, стараясь сдержать слезы. Шок постепенно проходил, оставляя резкую боль в сердце. У нее было такое ощущение, будто ей вонзили в грудь кинжал, и это сделала не Генриетта, а лорд Харткорт. Как могла она быть такой наивной и глупой, чтобы не понять, что он имеет в виду? Ей ни на секунду не приходило в голову, что, когда он говорил о том, как увезет ее от тети и будет сам заботиться о ней, он вовсе не имел в виду, что собирается жениться на ней.

Она пришла к выводу, что ее ошибка была естественной, потому что ее воспитали как настоящую леди, и в том мире, в котором она жила с отцом и матерью, если джентльмен ухаживал за девушкой, считалось само собой разумеющимся, что это должно закончиться предложением руки.

Она подумала о Генриетте и признала, что ей не под силу соперничать с таким роскошным, блистательным созданием. Генриетта была права. Было совершенно невероятно, чтобы она смогла надолго удержать интерес лорда Харткорта, и теперь с чувством унижения она поняла, где именно он собирался ее поселить. Дом, о котором он говорил, был, разумеется, тем самым, который сейчас занимала Генриетта.

Гардения закрыла глаза. Ей казалось, что она опустилась на самую последнюю ступень унижения. Внезапно она вспомнила, что Генриетта сказала о тете Лили. Возможно ли, чтобы это было правдой? Неужели все до одного в этом городе безнравственны и порочны? Гардению охватило страстное желание убежать, уехать назад в Англию, забыть обо всем, что здесь произошло, найти себе пристанище среди людей своего круга и вести скромный и добродетельный образ жизни.

Но у нее не было денег, у нее вообще ничего не было. Даже одежда была куплена ее тетей – родственницей, которую даже продажная женщина могла публично оскорбить.

Пока Гардения добралась до Мабийон-хауса, она дважды чуть не лишилась сознания. Слова Генриетты все еще звучали у нее в ушах, и она в ужасе стала вспоминать все разговоры с мужчинами, которых встречала со времени своего приезда в Париж. Она начала понимать, что по своей наивности не постигала их истинного смысла. Теперь ей становились понятными и намеки Берти, и притязания графа. Теперь она знала, почему мужчины, посещавшие Мабийон-хаус, бросали на нее такие жадные взгляды или почему во время ее прогулок в парке все встречные окидывали ее таким раздевающим взглядом.

– Я должна уехать! Я должна уехать! – шептала она, спрашивая себя, что же ей делать и куда ехать.