Книга Кровь, слава и любовь - Жюльетта Бенцони

– Где это такое видано? Чтобы муж без конца вертелся при дворе и даже и не подумал представить свою жену? Дочь моя, ваш муж – тиран!

Конечно, Мария-Катарина бросалась на защиту своего драгоценного Гонория, но время шло, и постепенно она начинала думать, что мать-то, пожалуй, права. Тем более что атаки матери, происходившие в основном за карточным столом, где дамы коротали время за «фараоном», день ото дня становились все активнее.

– Да он просто боится вас показать, этот злодей! О, он отлично знает: стоит вам появиться при дворе, все мужчины Парижа окажутся у ваших ног! А возможно, он справедливо опасается, что вас примут за его дочь!.. – коварно добавляла маркиза.

Молодая княгиня ничего не отвечала, полагая, что дурное настроение матери объясняется ее постоянными проигрышами: в «фараоне» маркизе явно не везло. Тем не менее, устав от слухов о том, что муж при дворе живет как хочет, Мария-Катарина уже совсем было решилась призвать супруга вернуться к семейному очагу, но тут пришло письмо от князя. Гонорий III сообщал в нем, что отправляется вместе со всем двором на воды в Пломбьер и король выразил желание, чтобы княгиня Монако присоединилась там к своему мужу. О красоте молодой женщины было столько разговоров, что уже одно это могло возбудить любопытство Людовика XV. Гонорию оставалось только подчиниться, поскольку даже для суверенного князя желание короля Франции имеет силу закона.

Можно легко себе представить, как радостно Мария-Катарина принялась укладывать свои сундуки и с каким легким сердцем она двинулась в путь к Вогезам.

Водный курорт в Пломбьере в течение многих веков пользовался широкой известностью. Еще древние римляне первыми признали за ним благотворное воздействие. Однако особую и наибольшую популярность Пломбьер-ле-Бен завоевал в ту прекрасную эпоху, когда польский король Станислав, будущий тесть Людовика XV, стал регулярно посещать его, лечась от ревматизма. Версальский двор и сам король не пренебрегали возможностью приятно провести время на природе, тем более что курорт располагался среди обширных лесов, которые так и заманивали предаться излюбленному занятию: охоте. В Пломбьере привыкли к тому, что с началом сезона туда съезжается весь свет. Тем не менее приезд княгини Монако стал для высшего общества значительным событием: красота молодой женщины просто поразила как настоящих ревматиков, так и симулянтов. За считанное время Мария-Катарина превратилась в любимицу Пломбьера. С первых же шагов в сложном мире французского двора она привлекла к себе целую толпу юных и прекрасных представителей высшей знати, которые буквально ходили за ней по пятам.

– Право слово, можно подумать, эти господа в жизни не видели ни одной красивой женщины! – ворчал Гонорий III, которого совершенно не удовлетворяло такое положение вещей. Оглушительный успех жены, конечно, льстил его самолюбию, но одновременно пробуждал и дремавшую в нем подозрительность, делавшую его ревнивое сердце особенно чувствительным.

– А я счастлива, что мною восхищаются, именно потому, что безраздельно принадлежу вам, дорогой мой повелитель! – утверждала княгиня, по-прежнему безумно влюбленная в своего Гонория.

– Такое восхищение не сулит ничего хорошего, оно может вскружить юную головку! Все эти ухажеры – совершенные бесстыдники!

К несчастью для Гонория, среди «всех этих ухажеров» появился один, сразу же ставший звездой первой величины. Принц Луи-Жозеф де Бурбон-Конде, двоюродный брат короля, влюбился в Марию-Катарину.

Причем влюбился так, как влюбляются только раз в жизни. Принц потерял сон и аппетит, забыл о делах и об отдыхе, влюбился истинно по-королевски! А главное несчастье для бедняги Гонория состояло в том, что двадцатипятилетний Луи-Жозеф был не только красив и остроумен, но и отважен, и элегантен, и обольстителен – словом, он был само совершенство. Марии-Катарине, не избалованной вниманием супруга, который в последнее время только и делал, что проявлял не лучшие свои качества, понадобилась всего лишь одна прогулка в аллеях парка, всего лишь один менуэт на балу, чтобы понять: она ответит взаимностью своему волшебному принцу! Так началась одна из самых великих историй Любви, какую только можно найти в хрониках княжества Монако…

Когда двор возвратился в Версаль, князь и княгиня Монако, естественно, последовали за ним. Предусмотрительный Гонорий поселил свою жену на парижской улице де Варенн, в особняке Матиньонов. Сам же отправился на недавно созданный им в нормандском поместье Ториньи большой конный завод. Лошади были его страстью. Предпочитая, чтобы жена его как можно реже бывала при дворе, он почти перестал там появляться. Но встречи княгини с принцем Конде продолжались и даже стали регулярными. Встречи были тем более приятными, что теперь муж при них не присутствовал. Это мало-помалу укрепляло чувство, которому еще предстояло породить множество слухов в высшем свете.

Никому точно не известно, когда именно Мария-Катарина поддалась своему влечению к прекрасному принцу. Достоверно лишь то, что Луи-Жозеф де Конде, опьяненный любовью и почти обезумевший от нее, все чаще и чаще стал приглашать возлюбленную погостить в его великолепном замке Шантильи. Иногда Гонорий сопровождал жену, иногда нет, но, был ли он в гостях или в своем поместье, отныне интересовало его на самом деле только одно: породы лошадей.

Даже тогда, когда Мария-Катарина, движимая то ли внезапно возникшим новым приливом нежности, то ли запоздалыми угрызениями совести, стала писать ему в Ториньи, ласково упрекая в том, что «радости жизни в поместье, видимо, заставили его совершенно позабыть о женщине, которая его любит и которой очень хотелось бы оказаться рядом с ним…», это оказалось напрасным. Князь бросал рассеянный взгляд на письмо, затем приказывал секретарю ответить княгине, что у него все в порядке. Вот уж действительно, Гонорий III оказался из породы мужей, которым верность представляется простой смесью потерянного времени и явной глупости!

Но обмениваться любовными взглядами на глазах у всего двора и ни у кого не вызвать ни зависти, ни ревности примерно так же легко, как вычерпать море кастрюлей. Олимпийское спокойствие, с которым, как казалось, Гонорий III воспринимал романтические отношения между собственной женой и принцем Конде, раздражало многих. Анонимные письма дождем посыпались на голову чересчур миролюбивого супруга.

«Разве вы не понимаете, что она – вылитая мать? – спрашивал один „доброжелатель“. – Вы не задумывались об этом, прежде чем жениться на ней?» А другой вторил ему с не меньшим коварством: «Вот уже три или четыре года продолжается эта связь! Вам следовало должным образом оценить это обстоятельство, поскольку все происходило под вашей крышей!..» Существует лишь одна вещь, способная вывести из себя ветреного мужа: то, что кто-то может занять его пустующее место. Осаждаемый анонимными письмами Гонорий быстро потерял вкус к лошадям, и его безмятежное спокойствие превратилось в озлобленность. Именно в таком – прямо скажем, весьма раздражительном – состоянии духа он отправился в Шантильи, чтобы ответить на новое – и какое неосторожное! – приглашение принца Конде и встретиться там с Марией-Катариной.

Шантильи был и остается прелестным уголком. Замок Конде отражается в водах многочисленных прудов, вокруг – густые леса, а одно из главных украшений – роскошные конюшни. Словом, там есть все, что нужно, чтобы сделать человека счастливым и пробудить в нем жизнелюбие. Можно было надеяться, что именно знаменитые конюшни и привлекут самое большое внимание Гонория III, но времена этого увлечения для него уже прошли. Настали времена подозрений. Провинившаяся супруга вдруг обнаружила, что на этот раз Шантильи вовсе не так прелестен, как обычно. Никогда еще ни один муж так не старался досаждать своей жене, как Гонорий Марии-Катарине.