Книга Нежный защитник - Джо Беверли

Внезапно до нее донесся стук щеколды. Он сработал подобно взрыву, вернувшему ясность ее ослепленному рассудку. Скорчившись под кроватью, она робко осмотрелась.

Комната было пуста.

Он ушел. Фицроджер ушел.

Имоджин забилась в судорожных рыданиях. Она была охвачена странной смесью облегчения и обиды. Но сильнее всего ее терзало необъяснимое чувство утраты.

Когда наконец Реналд де Лайл отыскал путь к отведенной ему каморке на втором этаже — а после обильных возлияний сделать это было не так-то просто, — он обнаружил на своей узкой койке жениха. Фицроджер, закинув руки за голову, рассеянно смотрел в потолок. В узкое оконце почти не проникало света, и трудно было что-то прочесть на его лице.

Реналд честно напряг свои мозги, но так и не нашел, что сказать.

— Я говорил, что не причиняю вреда цветам. — Это Тай заговорил первым. — Я врал.

Реналд опустил взгляд на прихваченную из зала фляжку с вином. Там оставалось совсем немного. Он выплеснул остатки в деревянный кубок и поставил возле кровати.

— Худо тебе пришлось? — с сочувствием спросил он, все еще не веря, что такое возможно. Тай был опытным любовником, а девчонка в последние дни уже практически ела у него с рук.

Тай не шелохнулся в ответ. Это был весьма зловещий признак. Реналд надеялся, что его друг справится с желанием придушить упрямую малютку. Иначе ему придется защищать невесту — а значит, самому рисковать жизнью.

— Ты был прав насчет священника, — почти равнодушно проговорил Тай. — А я слишком самонадеян. — Последовала долгая, тяжелая пауза, прежде чем он попросил: — Убери его с глаз долой.

Стало быть, вот кого он хотел прикончить. Реналд не брался гадать о том, что могло приключиться на брачном ложе, но со священником он разберется в два счета.

— 3-завтра утром он уберется восвояси.

Молчание.

— Ну а теперь-то что? — не выдержал Реналд.

— Он останется до тех пор, пока на этом будет настаивать Имоджин.

Реналд окончательно потерял надежду хоть что-то понять. Желая дать отдых неверным от вина ногам, он плюхнулся прямо на пол и прислонился плечом к кровати.

— У тебя в изголовье есть вино. А внизу еще целый бочонок. Напейся пьяным. Я уже пьян.

— Оно и видно. — В поле зрения Реналда появились две сильные руки. Они подняли его на кровать, и в комнате простучали тяжелые шаги.

Реналду не удалось приподнять набрякшие веки, да и все равно в глазах двоилось. Посему он предпочел напрячь мозги. Он понимал, что его другу требуется помощь, и проклинал себя за то, что так бездарно напился.

Но ему казалось, что с этой чертовой свадьбой все в порядке!

— Ч-чё случилось? — промычал он.

— Ничего особенного. — В голосе его друга не прозвучало никаких определенных чувств. — Спи, Реналд. Возможно, в некоторых вещах я не слишком хорош, но мне хватит ума поднять тревогу, если на нас нападут.

Реналд услышал, как зашелестела занавеска, отделявшая его каморку от коридора, и его друг ушел.

И дернул его черт так напиться! Тем не менее выпитое вино быстро взяло над ним верх.

Имоджин не могла сказать, что было с ней после того, как ее муж ушел. Удалось ли ей забыться сном? Или она просто потеряла сознание?

Вместо кровавых красок заката в окно хозяйской спальни лился серебристый лунный свет. Эта комната принадлежала ее отцу и всегда казалась ей самым безопасным местом на свете. Здесь она любила играть в детстве, сюда приходила, когда выросла и хотела о чем-то спросить отца или посоветоваться.

Однако теперь ни о какой безопасности не было даже и речи. Сам воздух этой спальни пропитался чужим запахом и порождал тревожные воспоминания.

Жестокость. Смерть. Трупы…

В мозгу как будто что-то щелкнуло.

Бастард Фицроджер. Ее муж.

Она содрогнулась, стоило ей вспомнить, что происходило здесь совсем недавно. Она вспомнила все: и наслаждение, и боль.

Наслаждение? Да, наслаждение. А потом она вспомнила и то, как изменилось лицо ее мужа в ту минуту, когда между ними возникло согласие. Он расстался со своей маской, и перед ней возник обычный человек, человек с душой и сердцем.

Всего на несколько кратких чудесных мгновений.

А потом она стала сопротивляться и кричать. Она увидела на его месте Уорбрика, жестокого и ужасного.

Он бросил ее.

Она могла не сомневаться, что суровая маска опять прочно сидит на своем месте.

Она спрятала лицо в ладонях, не в силах перенести такой позор.

Что она натворила!

Она могла бы попытаться свалить на Фицроджера вину в этой неудаче. Она могла бы сказать, что он поспешил, не дал ей свыкнуться с его присутствием, но ведь он был чуток и нежен. Она помнила, как сама умоляла его довести до конца то, что он начал.

Пока не почувствовала боль.

Так с чем она боролась: с болью или с наслаждением? Боль оказалась намного хуже всего, что она могла вообразить, но и наслаждение страшило ее не меньше. Оно внушало ей ужас, и он был сильнее любого кошмара.

Отец Вулфган был прав. Через наслаждение пролегает прямая дорога в ад.

Фицроджер искренне верит, что для супругов нет ничего зазорного в том, чтобы испытывать наслаждение в объятиях друг друга. Но ведь ему не довелось побывать в Святой земле и пострадать на распятии за свою веру. Он не постится почти никогда и не умерщвляет плоть толстым бичом с железными шипами.

А теперь она получила доказательство того, что испытанные ею боль и ужас были не чем иным, как Божьей карой за необузданную похоть. Если бы он просто овладел ею, это наверняка причинило ей меньше страданий.

Имоджин прислонилась лбом к кровати. Ах, как ей не хватало близкой души, чтобы посоветоваться, пожаловаться на свою горькую участь или хотя бы просто получить утешение и поддержку!

— Отец, отец… — стонала она. — Почему ты умер? Это было… это было так нелепо! Мне нужно поговорить с тобой!

У нее вырвался горький смех. Она почти наяву услышала, как ее рассудительный и практичный отец говорит ей, что она бы вообще не оказалась в подобной ситуации, если бы он не скончался столь нелепо. «А к тому же, Имоджин, моя дорогая, тебе давно пора повзрослеть, и чем скорее, тем лучше!»

Имоджин резко выпрямилась. У нее возникло ощущение, будто последнюю фразу кто-то произнес вслух! Словно отец вернулся в эту комнату, где они любили поговорить на самые серьезные темы.

«На тебя разом навалились тяжелые невзгоды и опасности, от которых я всегда старался тебя уберечь. Но ты нашла путь к спасению, причем не самый плохой путь, и должна пройти его до конца».

Неужели она сходит с ума? Имоджин не понимала, что с ней происходит, но эти удивительные минуты общения с самым близким ей человеком были слишком драгоценны, чтобы отказаться от них ради здравомыслия и скептицизма. Она крепко зажмурилась и задала самый главный вопрос: «Он нравится тебе, отец?»