Книга Тайны Палм-Бич - Роксана Пулитцер

Эштон попыталась что-то сказать, но он перебил ее:

– Даю тебе слово, tesoro.

Как могла она после этого отказаться ехать с ним?

Меррит снял телефонную трубку и набрал номер Эштон, а затем, едва раздался звонок, положил трубку на место. Первой его реакцией был гнев. Как могла она быть такой экстравагантной? Такой безответственной? Он не раз и не два говорил ей, что она должна жить по средствам. Видит Бог, денежное содержание у нее достаточно большое. И вот на тебе – она выкидывает такой номер.

Меррит снова посмотрел на письменный стол. «Меррит, дорогой, – гласила записка, – боюсь, мне нужен, крохотный аванс. Алессандро слишком расщедрился на мой день рождения. С любовью, Эштон».

Меррит перевел взгляд на приложенный к записке чек. Шестьдесят пять тысяч долларов. Немалая сумма за ожерелье, хотя вряд ли оно способно притупить боль бедняжки Эштон, когда ей пришлось самой покупать себе подарок.

Меррит снова снял трубку, но на этот раз набрал другой номер. Когда-то он поклялся, что больше не сделает этого. Он поклялся, что с этим покончено. Это было слишком неприятно. И слишком опасно. Однако, глядя на записку Эштон, он понял, что не может позволить себе покончить с прошлым.

Глава 16

Алессандро вышел из-под душа, энергично растер тело полотенцем и стал натягивать черно-желтый костюм. Сейчас, находясь в роскошном номере отеля «Париж», он был уверен, что поступил правильно, приехав в Монако. И правильно сделал, заставив Эштон сопровождать его.

Он не назвал бы это вторым медовым месяцем. Эштон была весьма сдержанной, если не холодной. Когда он попробовал подступиться к ней, она сослалась на то, что плохо себя чувствует. Алессандро не стал проявлять настойчивость, поскольку была еще свежа в памяти кошмарная ночь с Тиффани недельной давности. Он целую неделю обходился без секса, чего не случалось с ним со времен отрочества. Это беспокоило Алессандро, однако он успокаивал себя тем, что готовился к гонкам. Он сберегал адреналин и страсть на завтрашний день. На то время, когда он выиграет гонку. А он ее непременно выиграет. Он чувствовал это каждым нервом. И тогда он снова станет самим собой.

Алессандро ежедневно тренировался и готовил лодку к гонкам. Лодка была в превосходном состоянии. Он тоже был готов к бою.

Алессандро застегнул молнию на костюме и вошел в спальню Эштон. Эштон была на террасе, перед ней стояла чашка черного кофе и лежала пачка французских газет и журналов. Алессандро вышел на террасу, вежливо поцеловал ее в щечку и спросил, как она спала. Эштон ответила, что спала нормально, хотя круги под ее глазами явно свидетельствовали об обратном.

– Я полагаю, tesoro, что ты захочешь отправиться сегодня со мной. Ты можешь занять место на одном из наших судов и наблюдать за тренировкой.

– Только не сегодня, Алессандро, – ответила Эштон настолько быстро, что было ясно: она даже не сделала попытки всерьез подумать о его предложении.

– Но ты будешь там завтра во время гонок? – уже более настойчиво спросил Алессандро. Он хотел, чтобы Эштон была рядом с ним после гонок, когда он будет, получать победный кубок. Он знал, что снимки дойдут до газет Палм-Бич, и хотел, чтобы их увидели и Мег, и Тиффани. Счастливого женатого мужчину. Не мужчину, который не в состоянии найти себе женщину на стороне, а мужчину, который не хочет никаких других женщин. Именно таким был его новый имидж, и хотя Алессандро знал, что этот имидж будет для него кратковременным, если вообще соответствует действительности, это нисколько не мешало ему испытывать чувство удовлетворения.

– Разумеется, завтра я там буду, – без особого энтузиазма проговорила Эштон.

Уходя, Алессандро испытывал к ней едва ли не жалость, поскольку день ото дня ощущал себя благодаря предстоящим гонкам все более сильным, а бедняжка Эштон… Ах, бедняжка Эштон! Она целыми днями только и делала, что бродила по комнатам отеля. Она почти не делала покупок. И хотя он не замечал, что его жена снова начала пить, должно быть, она все-таки грешила этим, потому что он однажды слышал, как ее рвало в ванной.

Направляясь к лифту, Алессандро покачал головой. Он не любил сентиментальности в женщинах. Тем более он не мог принять этот в жене. Если так будет продолжаться и впредь, ему придется отправить Эштон на месяц-другой в клинику, чтобы излечиться от всего этого.

* * *

Как только дверь за Алессандро закрылась, Эштон отложила журналы, которые якобы читала, и стала смотреть на зеленый парк на фоне лазурного Средиземного моря. Гладь воды бороздили гоночные лодки, похожие на лодку Алессандро, а также яхты и рыболовецкие суда. В центре бухты бросила якорь огромная яхта-красавица, в сравнении с которой блекли все окружавшие ее лодки и суда. Вчера ее здесь не было. В другое время Эштон заинтересовалась бы, с какой целью сюда пожаловал арабский шейх или европейский прожигатель жизни. Но в это утро ей было не до того.

Когда Алессандро попросил ее поехать с ним в Монако, она согласилась, потому что он дал ей важное обещание. И еще потому, что ей нужно было выиграть время. Однако это обещание превратилось сейчас в нелепую шутку. Как она может зачать ребенка, если не позволяет мужу прикоснуться к ней? В то утро, когда она возвращалась от Хэнка и увидела сидевшего на террасе Алессандро, Эштон сказала себе, что отнюдь не обращается в бегство. Тогда она еще не знала, что не может никуда убежать. Хэнк – первое, о чем она думала, проснувшись утром, и последнее перед тем, как заснуть ночью. И все часы между этими точками отсчета также были заполнены им. Однажды, возвращаясь из магазина, куда Эштон ходила делать покупки, она заметила незнакомого мужчину, который со спины чем-то напоминал Хэнка. Эштон остановилась и смотрела на него так долго, что едва не попала под машину. Вчера вечером в ресторане звучный – как у Хэнка! – смех мужчины, сидевшего через несколько столиков от них, едва не заставил ее забыть, о чем она говорила с собеседником. От Хэнка не было спасения, и в то же время не было возможности возвратиться к нему. Эштон сомневалась, примет ли он ее снова. Она уехала, не сказав ему ни слова. И самое главное – она уехала, не возразив против того, что он ей заявил. Уехала, не сказав, что быть миссис Хэнк Шоу для нее вполне достаточно. Она не могла ему этого сказать, потому что сама до сих пор не знала, так ли это на самом деле. Она знала лишь, что больше не может оставаться графиней Монтеверди. У нее нет сил играть эту тягостную роль.

Эштон посмотрела на золотые часики непритязательной формы с такой же цепочкой, которые ей страшно не нравились из-за названия – «Сокровище Тиффани». Алессандро настоял на том, чтобы Эштон купила их, когда они были в Париже. Было начало одиннадцатого. Минуты тянулись, как часы. А часы были бесконечны. Эштон подумала о том, что неплохо бы выпить. Это помогло бы скоротать время. Правда, в последнее время она потеряла вкус к спиртному. Шампанское имело какой-то металлический привкус. От одного вида мартини ее начинало тошнить. Когда накануне она выпила немного вина, ее наутро вырвало.