Книга Испытание добродетели - Чингиз Абдуллаев

— Что у вас нашли? — все еще не понимал Вавилов.

— Сифилис, — коротко выдохнул Солагашвили. — В моем возрасте, и вдруг такая грязная, отвратительная болезнь! Ужасно. Я даже подумать об этом не мог, поэтому просто не сдержался.

— Очень удобно. Убрать важного свидетеля и объявить, что заразился от него, — сказал Вавилов.

— Вы в самом деле набитый дурак или умело притворяетесь? — зло выговорил Леван Шалвович. — Вы действительно ничего не понимаете. Я мог придумать такую болезнь, чтобы себя выгородить? Да я готов сто раз получить высшую меру наказания, чем такой позор. Мне еще нужно долго лечиться. Хорошо, если окажусь в тюрьме, и никто из знакомых об этом не узнает.

— Получается, что тюрьма для вас как место спасения, — заметил Гайдаев.

— А как же Хасмамедов? — не унимался Вавилов.

— Идите к черту! — заявил арестант. — Неужели вы еще не поняли, что для меня признаться в такой болезни гораздо хуже, чем в любом убийстве? Если не сообразили, значит, вы действительно полный кретин. Я вообще не хочу с вами разговаривать.

— Мы все это проверим и найдем вашу связь с убийцей Хасмамедовым, — пообещал Вавилов, поднялся и вышел из кабинета.

— Сочувствую, — пробормотал Дронго. — Но вы в любом случае должны были держать себя в руках. Хотя понимаю, как вам было сложно. Кавказский мужчина с такой позорной болезнью!..

— Ужасно, — сказал Леван Шалвович. — Мне было очень плохо.

— Сейчас мы все запротоколируем, — проговорил Гайдаев. — Скажите откровенно, вы действительно незнакомы с Хасмамедовым?

— Это правда. Я даже не представляю, как он выглядит, — ответил Солагашвили.

Дронго поднялся.

— Разрешите, я уйду, — обратился он к следователю. — У меня остался еще один важный разговор. А завтра утром я вам расскажу, как на самом деле убили Монахова.

— Вы уверены?

— Полагаю, что да. Постарайтесь ничего не предпринимать до завтра.

Гайдаев кивнул в знак понимания.

Дронго взглянул еще раз на понурого Солагашвили и вышел из кабинета следователя.

Глава 17

На часах была половина пятого вечера, когда он приехал в перинатальный центр, прошел в приемную и уточнил там, где можно видеть Юлия Лазаревича Фейшелевича. Вейдеманис ждал его на улице в машине.

— Доктор сегодня не принимает, — ответила молодая медсестра, сидевшая в приемном отделении.

— Вы считаете, что мне нужен врач-гинеколог? — осведомился Дронго. — Неужели вы спутали меня с дамой, находящейся в интересном положении?

— Нет. — Девушка улыбнулась. — Не спутала. Но он сегодня действительно не принимает.

— У него операция?

— Нет. Но он скоро должен уйти.

— А у меня к нему важное дело, — сказал Дронго. — Боюсь, что я должен буду его потревожить. Как мне к нему пройти?

— Я же вам сказала, что он сегодня не принимает.

— А я пояснил вам, что мне нужен вовсе не врач Юлий Лазаревич. Я обязан побеседовать с гражданином Фейшелевичем. Вы поняли или нужно обязательно показывать удостоверение? — Он блефовал.

Но девушка кивнула и сказала:

— Понятно. У нас уже был следователь. Такой молодой и настырный. Три месяца назад. Задал несколько вопросов и сразу уехал.

— Насчет Монаховой?..

— Вы уже знаете? Тогда понятно. Да, конечно. У нее убили мужа, а вечером доставили к нам, и она потеряла своего ребенка. Ужасная история. Вы по этому поводу?

— Надеюсь, что вы меня пропустите?

— Наденьте халат и пройдите на второй этаж. В левую сторону. Увидите там табличку с его именем, — пояснила девушка.

— Спасибо. — Дронго надел халат, поднялся на второй этаж, прошел по коридору, увидел табличку с фамилией врача и постучал.

— Входите, — крикнул Фейшелевич.

Дронго вошел в кабинет.

Доктор сидел за столом и что-то сердито выговаривал другому врачу, молодой женщине.

— Вы ко мне? — осведомился Юлий Лазаревич, увидев незнакомого мужчину. — У меня сегодня неприемный день.

— Я по другому вопросу, — сказал Дронго. — По поводу Монаховой.

— Тогда понятно. Надежда Аркадьевна, вы можете идти.

Молодая женщина поднялась и вышла из кабинета.

Фейшелевич поправил большие очки, с любопытством взглянул на гостя. Это был пожилой человек, почти лысый, с крупными чертами лица.

— Вы тоже из следственного комитета? — спросил он. — К нам уже приезжал человек оттуда.

— Это был Вавилов, — сказал Дронго. — Я даже знаю, что он достаточно быстро уехал, уточнив некоторые обстоятельства, связанные с Монаховой.

— Да, — подтвердил врач. — Все правильно. Почему вы интересуетесь?

— Появились новые обстоятельства.

— О чем вы? — хмуро спросил Фейшелевич. — Несчастная женщина потеряла мужа и ребенка. Какие еще могут быть обстоятельства?

— Вы ведь наблюдали Монахову с того дня, как она сюда приехала? — осведомился Дронго.

— Да. — Юлий Лазаревич кивнул. — Только я не совсем понимаю смысл ваших вопросов. Что именно вас интересует?

— Все, что связано с Тамарой Георгиевной Монаховой.

— Ничем не могу помочь. Она уже давно не моя пациентка, — сухо произнес доктор. — Извините, у меня много работы.

— Я хочу знать все подробности того рокового дня, когда она потеряла ребенка.

— Извините, — уже куда строже произнес Фейшелевич. — Такие подробности мы не обсуждаем. Это врачебная тайна. Если вас так интересуют детали той трагедии, можете обратиться непосредственно к самой Монаховой. Только она должна решать, кому и что именно ей следует рассказывать. А я не вправе ничего говорить. Вы обязаны правильно понять меня. Извините. — Он явно ждал, что настырный посетитель уйдет, но тот упрямо сидел на своем месте. — Что-нибудь еще? — нетерпеливо спросил врач.

— Она не потеряла ребенка, — задумчиво произнес Дронго. — Это был аборт, верно?

Фейшелевич нервно поправил очки. Кашлянул. Покраснел.

Дронго было абсолютно очевидно, что этот человек просто органически не умеет лгать. В наше время иногда встречаются и такие порядочные люди.

— Простите, — снова извинился он. — Я уже сказал, что не обсуждаю наших клиентов ни с кем из посторонних. Даже если вы из органов. У нас существует врачебная тайна.

— В данном случае мне важно знать, как это было, отнюдь не из праздного любопытства. Вы должны меня правильно понять.

— А вы — меня. Я уже сказал вам про врачебную тайну. Простите, но я занят. — Доктор покраснел еще сильнее.