Книга Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан

Кто-то хохотнул.

– Да не любых рабов, – пояснил я. – Их сначала обучали лучшие воины в мире, а уж потом выпускали на арену. – Я посмотрел на Сигурда. – Амфитеатр тогда был забит доверху – римляне жаждали крови.

– Шум, наверное, стоял, что гром гремел, – покачал тот головой.

– Красный Плащ себя императором, что ли, считает? – спросил Бьярни, ковыряя в зубах щепкой.

– Нет, он просто хитрый сукин сын, – ответил Улаф. – На чужой смерти богатеет.

Вокруг одобрительно загоготали. В неверном свете факелов и блеклом свете луны было видно, как блестят глаза воинов. Они говорили о доме, о женщинах, о погибших друзьях, пили кислое вино, разбавленный эль и ели свиные ребра в чесночном масле. Но глаза их сияли, как золотые солиды. Я пожалел о том, что заговорил о славе и богатстве, – это было все равно что бросить кость с мясом голодному псу и надеяться, что он ее не тронет.

* * *

Через несколько дней Сигурд велел нам заполнить трюмы съестными припасами и готовиться к отплытию. Если то, что Эгфрит узнал от своих братьев во Христе, было правдой и император Карл на самом деле ехал в Рим защитить Папу Римского от происков знатных вельмож, нам следовало убраться подальше. Мы и так вдоволь насмотрелись всяких диковин в древнем городе и напробовались как яств, вкус которых хотелось подольше задержать во рту, так и кислятины, от которой челюсть сводило. Еще и разжились серебром, продав меха, янтарь, кости и кое-что из оружия, захваченного у синелицых, хотя большую часть барыша тут же спустили на ставках. Пришла пора вновь отведать соленой морской воды, да и путь наш лежал на самом деле не в Рим, а в Миклагард. Итак, мы готовились к отплытию, не ведая, что Прядильщицы уготовили нам нечто иное.

– Скажи им, Ворон. Вот обрадуются-то!

Пенда, Гифа, Бальдред и Виглаф вернулись с базара у подножия Эсквилина – Грег сказал, что там лучшие копченые сыры в Риме. Каждый из уэссекцев тащил на плече по замасленному мешку, – за ними плыл сладковатый, с дымком, аромат ценного лакомства. Но не от сыра разгорелся их аппетит.

Я сердито выгнул брови.

– Не буду я ничего говорить.

Мимо прошел Ингольф Редкозубый с копченым окороком на плече. Все возбужденно гомонили, предвкушая, как снова пойдут Дорогой китов.

– Я бы сам сказал, если б не был честным христианином, – заявил Пенда, с ухмылкой глядя на Гифу и остальных. – Да только никак не выговорю ваши поганые языческие слова.

– Не буду говорить, – пригрозил я ему пальцем. – Да и утром отплываем. Слишком поздно.

– Скажи.

– Нет.

– Скажи.

– Хотя бы Сигурду, – встрял Бальдред, скаля гнилые зубы в черной бороде. Лоб его блестел от пота, день был жарким, а ходили за съестным далеко.

– Эй, Ворон, что там эти жалкие англикашки блеют? – спросил Свейн.

Он тащил бочонок эля по мокрой от дождя пристани и как раз остановился, чтоб поудобнее его перехватить. Дождь принес северо-восточный ветер, который теперь дул каждое утро до полудня. Именно он наполнит наши паруса и понесет корабли вниз по Тибру обратно в море.

Знал я, что не стоит рта раскрывать и лучше проглотить слова, что пузырятся в глотке, как шапка пены на добром эле, да та часть меня, которая любит смуту и радуется, слыша стук рунных плашек по палубе, не могла смолчать. Воин – тот, кто в звуке собственного сердца слышит звон меча, ударяющего о щит. Поэтому-то я и сообщил Свейну, Браму и всем, кто оказался рядом, весть, которую узнал от Пенды. Красный Плащ кинул клич о том, что лучшие воины со времен гладиаторов – Тео Грек, Берстук Вендский и Африканец – сразятся с тремя смельчаками, кто бы они ни были: африканцы, арабы, скандинавы, франки или венды. Такого Амфитеатр Флавиев не видел четыреста лет.

– Допустим, найдутся трое безумцев, – встрял отец Эгфрит, – и победят они каким-то чудом этих трех убийц. Что тогда?

– Получат тысячу двести пятьдесят либр[41], – сказал я. – Это…

– Столько серебра, сколько весят пять человек. – Сигурд поглядел на Улафа, и тот задумчиво потянул себя за бороду.

Вокруг шушукались и бормотали, пытаясь представить такую гору серебра.

– А в чем подвох? – с подозрением спросил Улаф.

– Тот, кто выйдет против этих троих, возможно, погибнет, Дядя, – ответил я. – К тому же за удовольствие с ними подраться нужно заплатить пятьсот либр Красному Плащу.

– Тогда эти смельчаки просто обязаны победить! – воскликнул Свейн, пожав могучими плечами.

– Красный Плащ при любом раскладе нагребет столько серебра, что сможет стать императором, – сказал Сигурд. – Дядя, собери всех на закате здесь, возле «Змея». Да скажи Асготу, чтоб руны принес.

Улаф кивнул и пошел вдоль пристани.

– А ты, Ворон, ступай отыщи Красного Плаща. Скажи ему, что братство волков, чьи корабли стоят в порту, принимает вызов и завтра же заплатит шестьсот либр, если он откажет всем остальным.

– Господин? – Голова моя поплыла, я не верил своим ушам.

Сигурд свирепо зыркнул на меня.

– Ворон, ты что же, думал, воины вроде нас струсят? Мы в Рим приехали руины разглядывать?.. Ты же знал, Ворон.

Он был прав. Я знал. Еще я знал, что какая-то часть меня любит смуту. Я кивнул ярлу. У норвежцев, датчан и англичан уже закипала кровь в жилах; они и думать забыли о том, чтобы ставить парус. Я отправился на поиски Красного Плаща.

Отец Эгфрит пошел со мной – латынь была нелишней, ибо мы понятия не имели, откуда родом Красный Плащ. Сначала святой отец отказывался, говоря, что он против наших кровожадных планов и лучше посетит церкви, монастыри и могилу святого Павла. Однако Сигурд пригрозил, что если он нам не поможет, то останется в Риме. Наверное, монах сначала даже обрадовался – ведь он отчаялся сделать из нас христиан, – но в то же время Эгфрит был любопытен, как сорока. Ему не меньше нас хотелось увидеть Миклагард, или Константинополь, как он его называл, тем более после Рима. И вот теперь он шел со мной по городу и мы спрашивали у всех, где найти богатого смуглого человека, который заправляет делами на арене. Те, кто понимал, о чем мы спрашиваем, смотрели на нас с подозрением и отказывались говорить – наверное, думали, что нас подослал Папа Лев или сам император.

– В амфитеатре они разговорчивее, – простонал я: нам только что заявили, что вообще не знают никакого Амфитеатра Флавиев. – Ты бы слышал, Эгфрит, какой там шум стоит. Как только уши выдерживают!

– Варварство, – ответил он. – Уверен, Богу больно это слушать.

– А вот наши боги придвинули бы скамью поближе, кубки медом наполнили и смотрели на бой, пока бы вся пролитая кровь до капли в землю не ушла, – сказал я.