Книга Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

«И впредь беспощадно уничтожать врагов народа.

Резолюция митинга рабочих завода “Калибр”

В 2 часа ночи на заводе “Калибр” состоялся митинг, на котором председатель завкома тов. Облов огласил сообщение о приговоре Специального судебного присутствия Верховного суда Союза ССР над изменниками и предателями родины Тухачевским, Эйдеманом и другими. Сообщение о приговоре Верховного суда СССР рабочие завода встретили аплодисментами и одобрительными возгласами…»

В принятой рабочими резолюции говорится: «Мы, рабочие, инженерно-технические работники и служащие завода “Калибр”, одобряем суровый и справедливый приговор Верховного суда СССР над агентами фашистской разведки. Пусть знают все враги социалистического государства, шпионы, диверсанты, как велика ненависть трудящихся нашей страны к врагам советского народа. Пусть знают фашистская агентура, троцкистская, зиновьевская, бухаринская свора и их хозяева – фашисты, что мы и впредь будем беспощадно уничтожать их. Мы были и останемся непобедимыми, ибо сплочены вокруг нашей большевистской партии, вокруг вождя, друга и учителя товарища Сталина»[373].

Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова, создавая иллюзию, что это поможет сохранить им жизнь. Некоторые написали. На заявлении И. Э. Якира имеются следующие резолюции: «Мой архив. Ст.». «Подлец и проститутка. И. Ст.». «Совершенно точное определение. К. Ворошилов и Молотов». «Мерзавцу сволочи и б… одна кара – смертная казнь. Л. Каганович»[374].

Тухачевский покаянных писем не писал, о пощаде не просил. Последнее слово он начал недвусмысленно обличающей фразой: «Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана». Затем – завуалированная оценка сталинской демократии: «Я хочу сделать вывод, что в условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской группировкой». Но дальше в стенограмме – запрограммированная процессом каноническая риторика, а возможно, даже и дописанная уже позже – для Сталина.

«Всякая антисоветская группировка сливается с гнуснейшим троцкизмом, гнуснейшим течением правых. А так как базы для этих сил нет в нашей стране, то волей-неволей эти группировки скатываются дальше, на связь с фашизмом, на связь с германским генеральным штабом. Вот в чем гибель этой контрреволюционной работы, которая по существу была направлена к реставрации капитализма в нашей стране. Я считаю, что в такой обстановке, как сейчас, когда перед советской страной стоят гигантские задачи по охране своих границ, когда предстоит большая, тяжелая и изнурительная война, в этих условиях не должно быть пощады врагу (выделено мной. – Ю. К.). Я считаю, что наша армия должна быть едина, сколочена и сплочена вокруг своего наркома Климентия Ефремовича Ворошилова, вокруг великого Сталина, вокруг народа и нашей великой партии. Я хочу заверить суд, что полностью, целиком оторвался от всего того гнусного, контрреволюционного и от той гнусной контрреволюционной работы, в которую я вошел… Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.

Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину»[375].

Приговором Специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 11 июня 1937 г. все обвиняемые… осуждены по ст. 58-1 «б», 58-8 и 58–11 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества и лишением присвоенных им воинских званий[376]. Суд закончился в 23.35. Той же ночью осужденных расстреляли.

«Совершенно секретно. Коменданту Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР капитану тов. Игнатьеву. Приказываю немедленно привести в исполнение приговор Военной коллегии Верховного суда»[377].

Все они были реабилитированы в 1957 г. Заключение Главной военной прокуратуры от 11 января 1957 г. гласит:

«Приговор по данному делу был вынесен только на основании показаний, данных осужденными на предварительном следствии и суде и не подтвержденных никакими другими объективными данными. Проведенной Главной военной прокуратурой дополнительной проверкой установлено, что дело «было сфальсифицировано, а показания, которые давали Тухачевский, Якир, Уборевич и другие на предварительном следствии и суде были получены от них преступными методами… Проверкой по материалам Центрального Государственного особого архива МВД СССР каких-либо компрометирующих данных о Тухачевском, Якире и других не обнаружено… Таким образом, показания Тухачевского и других о проведении якобы ими шпионской деятельности опровергаются материалами дополнительной проверки. При проверке не нашли также подтверждения показания обвиняемых о том, что они занимались вредительской деятельностью в частях Красной Армии»[378].

Приказ народного комиссара обороны Союза ССР № 072 был издан 7 июня 1937 г. – до суда. Преступниками назывались еще не осужденные люди. Документ информировал о состоявшемся с 1 по 4 июня Военном совете, где был заслушан доклад наркома обороны о раскрытой НКВД «контрреволюционной военной фашистской организации, которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и проводила подлую, подрывную, вредительскую и шпионскую работу в Красной Армии… Руководящая верхушка этой военной фашистско-троцкистской банды состояла из людей, занимавших высокие командные посты в Рабоче-Крестьянской Красной Армии»[379]. Все фигуранты дела в документе названы поименно, но ни одного факта – за отсутствием таковых – не называлось: это «компенсировалось» обилием бранной и негативной эмоционально-экспрессивной лексики: неотъемлемого атрибута сталинского правосудия. «Врагу удалось путем подкупа, шантажа, провокации и обмана запутать в своих преступных сетях этих морально павших, забывших о своем долге, заживо загнивших людей, превратившихся в прямых агентов немецко-японского фашизма». И главное – в финале: «Нельзя верить и тому, что они выдали всех своих единомышленников и сообщников»[380]. Внятное предупреждение, что процесс только начинается, и поиск «сообщников» не заставит себя ждать. Уже через девять дней после суда над Тухачевским были арестованы как участники военного заговора 980 командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комиссаров[381].

§ 2. «Дело военных» как социальный заказ

21 июня 1937 г. был издан совместный приказ НКО и НКВД «Об освобождении от ответственности военнослужащих участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем ими совершенном и своих сообщниках»[382]. Этот приказ был доведен до сведения личного состава армии и флота. Он закономерно усилил поток доносов, способствуя деморализации военнослужащих.