Книга Падшие - Лорен Кейт

С самого происшествия в школе поддерживался режим строгой изоляции, а преподавательский состав являл собой воплощение молчаливости. Последние два дня Люс провела, избегая пристальных взглядов других учеников. Те, кого она знала не слишком хорошо, казалось, косились на нее с опаской. Другие, вроде Роланда и Молли, бесстыдно изучали ее, как если бы в том, что она выжила, крылось нечто занимательное. На занятиях она терпела пытливые взгляды, как могла, и радовалась по вечерам, когда Пенн заглядывала к ней с кружкой имбирного чая или Арриана просовывала под дверь очередное послание.

Девочка отчаянно жаждала чего-нибудь, что могло бы отвлечь ее от этого неловкого ожидания из разряда «когда же упадет второй ботинок». Она не сомневалась: произойдет что-то еще. Повторный визит либо полиции, либо теней — а может, и тех и других.

Утром по громкой связи объявили, что вечернее мероприятие отменено в память о гибели Тодда и их отпустят с занятий на час раньше, чтобы учащиеся успели переодеться и к трем часам явиться на кладбище. Будто бы вся школа не носила ежедневный траур.

Люс еще не видела, чтобы столько людей в школе собиралось вместе. Рэнди возвышалась посреди толпы в плиссированной серой юбке до щиколоток и тяжелых черных ботинках на резиновой подошве. Мисс София с затуманенным слезами взором и прижимающий к глазам носовой платок мистер Коул в траурных одеждах встали позади нее. Мисс Тросе и тренер Дианте присоединились к группке преподавателей, которых Люс прежде не встречала.

Учащихся рассадили в алфавитном порядке. Впереди девочка разглядела Джоэла Бранда, сморкающегося в грязный платок паренька, который выиграл заплыв на прошлой неделе. Люс безнадежно затерялась среди буквы «П», но видела Дэниела, к ее неудовольствию определенного в «Г» рядом с Гэбби, в двух рядах впереди. На нем был безукоризненный черный блейзеp в тонкую полоску, но сам Дэниел смотрелся подавленным значительно сильнее, чем его соседи. Даже со спины он ухитрялся выглядеть сокрушительно хмурым.

Люс подумала о белых пионах, которые он принес. Рэнди не позволила ей взять с собой вазу, когда она выписалась из больницы, так что девочка отнесла букет в комнату и проявила изобретательность, маникюрными ножницами отрезав верх у пластиковой бутылки.

Цветы благоухали и утешали ее, но переданное ими послание оставалось неясным. Обычно, когда мальчик дарит цветы, тебе не приходится сомневаться в его чувствах. Но в случае Дэниела такого рода допущения ни к чему хорошему не приводили. Куда безопаснее предположить, что он принес их, потому что так положено поступать, когда навещаешь больного.

И все же — он подарил ей цветы! Если она сейчас посмотрит на общежитие, то сумеет их различить сквозь металлические прутья на третьем окне слева.

— В поте лица твоего будешь есть хлеб, — нараспев говорил наемный священник, стоящий перед толпой, — доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься[10].

Это был тощий мужчина лет семидесяти в просторном черном одеянии. У его поношенных спортивных туфель истерлись отверстия для шнурков, а лицо казалось одутловатым и обветренным. Он говорил в микрофон, подсоединенный к магнитофону, выпущенному еще годах в восьмидесятых. Звук на выходе искажался, трещал помехами и едва долетал до задних рядов.

Все в этой службе было неподобающим и совершенно неправильным.

О каком почтении памяти Тодда могла идти речь? Панихида больше походила на попытку убедить учащихся в несправедливости жизни. Отсутствие тела Тодда многое говорило об отношении школы — точнее, полнейшем его отсутствии — к покойному мальчику. Никто его не знал и никогда не узнал бы. Было что-то фальшивое в том, чтобы находиться сейчас здесь, в толпе, и это лишь усугублялось немногочисленными плачущими людьми. От этого Тодд казался Люс еще более чужим, чем на самом деле.

Дайте ему упокоиться с миром. Позвольте остальным просто жить дальше.

Белая ушастая сова заухала на высокой ветви дуба над их головами. Люс была уверена, что где-то поблизости есть гнездо с выводком молодых совят. На этой неделе она каждую ночь слышала тревожные причитания матери, а вслед за ними — яростное хлопанье отцовских крыльев, когда он возвращался с ночной охоты.

А затем все кончилось. Люс встала со стула, ослабев от нечестности происходящего. Тодд был столь же невинен, сколь она виновна, хотя и сама не знала в чем.

Когда она направилась следом за остальными, гуськом потянувшимися на так называемые поминки, ей на талию легла рука.

Дэниел?

Но нет, это оказался Кэм.

Его зеленые глаза перехватили ее взгляд и, казалось, уловили в нем разочарование, отчего ей стало лишь хуже. Девочка прикусила губу, чтобы не разразиться рыданиями. Вид Кэма не должен доводить ее до слез — просто она опустошена и балансирует на грани отчаяния. Укус вышел таким сильным, что она ощутила привкус крови и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Эй, — приветствовал мальчик Люс, приглаживая ей волосы.

Люс поморщилась. На затылке все еще оставалась шишка там, где она стукнулась головой о ступеньки.

— Не хочешь отойти и поговорить?

Они вместе с остальными направились через газон к раскидистому дубу, в тени которого устроили столик для закусок. Несколько стульев были расставлены едва ли не один поверх другого. Складной столик загромождали черствые на вид пирожные, вытащенные из больших картонок, но по-прежнему упакованные в пластик. Дешевую пластмассовую чашу для пунша заполняла вязкая красная жидкость, уже привлекшая нескольких мух, как это бывает с трупами. Поминки выходили настолько жалкими, что не много учеников вообще обратили на них внимание. Люс заметила Пенн в черном костюме, пожимающую руку священнику. Дэниел смотрел куда-то в сторону и перешептывался с Гэбби.

Когда Люс повернулась обратно к Кэму, его палец легонько скользнул по ее ключице и задержался в ложбинке у основания шеи. Она глубоко вздохнула, с ног до головы покрывшись гусиной кожей.

— Если тебе не нравится подвеска, — предложил он, склоняясь к ней, — я могу подобрать что-нибудь другое.

Его губы едва не коснулись ее шеи, так что девочка уперлась ладонью ему в плечо и отступила на шаг назад.

— Мне нравится, — возразила Люс.

Ей вспомнилась коробочка, лежащая на столе рядом с цветами Дэниела. Полночи она провела, переводя взгляд с одного подарка на другой, сравнивая даривших и их намерения. Кэм казался намного яснее и проще. Как будто он был алгеброй, а Дэниел — математическим анализом. А ей всегда нравился матанализ, в котором порой по часу уходит на то, чтобы вывести единственное доказательство.

— Подвеска замечательная, — заверила она Кэма. — Просто пока не выпало случая ее надеть.

— Прости, — сказал он, поджав губы. — Мне не следовало на тебя давить.

Его темные волосы были зализаны назад, открывая лицо больше, чем обычно. От этого мальчик казался старше. Он смотрел на нее с таким напряжением, будто большие зеленые глаза просвечивали ее насквозь, одобряя все, что она скрывала внутри.