Книга Побочный эффект - Татьяна Туринская

– Спасибо, мамочка, нормально.

– Вадюша, я вчера поздно пришла? Ты меня дождался или сам лег? Ты кушал? – неслись один за другим вопросы.

Что отвечать, он тоже не знал. Это что, игра такая в «ничего не помню»? Или это она специально засыпает его такими вопросами, лишь бы не говорить о том, самом важном в их жизнях происшествии, которое им довелось пережить вчера.

– Нет, мам, не поздно. Еще и половины девятого не было.

– У, так рано? А что ж я так рано-то вернулась? Ты не знаешь? Я, случайно, не говорила?

Вадим только диву давался. Придуривается? Но так естественно. Или на самом деле ничего не помнит?

– А ты что, ничего не помнишь? – спросил осторожно.

Паулина неловко усмехнулась:

– Неа, не помню, сынок. Я как выпью немножко – все на свете забываю. Потому папа и не разрешает пить, злится, когда я начинаю его расспрашивать о том, что было накануне. Я хоть не слишком пьяная пришла? Не помню даже, много ли выпила. Кажется, шампанское пила, но даже в этом не уверена. Я ведь ничего дурного не делала, правда, сыночек?

Она в самом деле ничего не помнит! Как ей рассказать о том, чем они занимались? Она же не переживет такого позора. Как ей объяснить, что ничего страшного не произошло? Ведь она же любит своего сыночка, и он ее любит, а значит, ничего позорного и постыдного не было. Просто мама делала ему приятно, очень приятно, что тут страшного. Это ведь и есть материнский долг – делать ребенку приятное. И сыновний долг состоит в том же. Он тоже пытался сделать ей приятно, он очень старался. Только у него ничего не получилось: уж слишком на взводе он был, не успевал толком прикоснуться к обожаемой матери, как «краник» испускал дух и повисал безвольным отростком, бессмысленным аппендиксом. Разве мог Вадик рассказать об этом маме? Что бы было стыдно и ей, и ему самому? Он-то стыдился бы лишь того, что не смог толком отблагодарить маму, что такой еще неловкий и неумелый, но она-то, она ведь придет в абсолютный ужас не от его неловкости, а от того, что смогла позволить себе запретные отношения с сыном. Правда, их отношения и раньше нельзя было назвать пуританскими, и мама никогда не комплексовала по этому поводу. Ну что тут, скажите, страшного, если мать купает своего родного сыночка. Даже если сыночку уже тринадцать, а мама моет его не мочалкой, а ласковой своею ладонью. И что страшного в том, что она так тщательно следит за его чистотой, что самолично вымывает все складочки его сморщенного «краника». Ведь не чужой же, в самом деле. По большому счету, и этот «краник», как и все остальное тело Вадика, до последней клеточки сделано из ее тела, из ее «стройматериала». Так что ж в этом постыдного? В том, что мать любит сына, а сын – мать. Что запретного, что плохого? Да это же прекрасно, что у них с мамой такие замечательные, такие близкие отношения! Ну кто еще так любит свою маму, как он?

– Нет, мамочка, ты не сделала ничего дурного, не волнуйся, – успокоил Вадик мать. – Ты просто была веселая и смешная, рассказывала анекдоты и смешные истории из собственного детства. Я никогда тебя такой не видел, мамуля. Но ты мне очень понравилась. Нет, дорогая, ты ведь и не умеешь делать что-то плохое. Не волнуйся, все было нормально.

Паулина вздохнула с видимым облегчением.

– Сынуля, но ты все-таки папе не говори, ладно? Ему не нравится, когда я такая веселая.

– Не скажу, мамочка, не бойся. Я никогда ему об этом не расскажу.

* * *

Женя перебралась к Сергею как-то настолько потихоньку, незаметно, что никто, даже Маришка, и не заметили, когда же это произошло. Они не обсуждали с Сергеем, жить ли им вместе или нет. И Сергей не делал ей официального предложения если и не жениться, то, по крайней мере, жить под одной крышей. Пока Маришка жила у подружки на даче, Сергею не от кого было скрывать наличие любовницы. А когда Маришка вернулась домой, готовясь к отъезду в Ялту, оказалось, что в доме полно Женькиных вещей. Как-то так получилось, что приезжала она к нему в двух кофточках, утром уходила в одной. На следующий вечер прихватывала с собой платье, которое и надевала с утра, а брюки с майкой оставались аккуратно сложенными на пустой полке шифоньера, где еще недавно лежали Ирины вещи.

Нельзя сказать, чтобы Маришку порадовало появление в доме постороннего человека. Но и особых «фырков» в сторону новоявленной мачехи она не проявляла. Скорее, Марина приняла ее появление в доме как неизбежное зло. На отца не сердилась. В ее понимании ответственность за все произошедшее полностью лежала на матери.

Женя поехала с ними и к морю. Сергей и сам не мог бы сказать, как это произошло. Просто сказала:

– А давайте я с вами поеду. Должна же рядом с вами быть женщина, а то тебя, Сереж, арестуют, приняв за Маришкиного любовника, растлителя малолетних.

Похихикал, приняв за шутку, а потом, увидев, как она укладывает в чемодан свои вещи вместе с вещами Сергея, не нашел слов, чтобы отказать ей. Маришка, правда, весь отпуск дулась на него, да поделать уже ничего было нельзя: ну не развернешь же Женьку на сто восемьдесят градусов, не отправишь восвояси. С отцом Маришка не разговаривала, а вот с Женькой, кажется, нашла общий язык. Нельзя сказать, что они сдружились, но, по крайней мере, Маришка явно перестала относиться к ней враждебно.

Вот так, постепенно и незаметно, врастала Женя в семью Русаковых. О скорой свадьбе не намекала, вполне довольствуясь пока еще статусом сожительницы. С видимым удовольствием приняла на себя функции хозяйки. И квартиру прибирала, и готовила, и обслуживала-обстирывала любовника и его дочь. Причем готовить старалась с фантазией, никогда не позволяя себе кормить семью полуфабрикатами из ближайшего супермаркета, старалась играть на контрастах: «Ирине некогда было готовить, не хватало для вас времени, а у меня вы на первом месте – если я вас не накормлю, никто не накормит». Постирать в наше время супернавороченных стиральных машин – небольшая доблесть, зато после стирки Женя незамедлительно выглаживала все белье, вплоть до носков, демонстрируя: смотрите, какая я замечательная хозяйка!

И действительно, хозяйкой была отменной. И все было хорошо, и постепенно Сергей уже стал привыкать, что рядом с ним теперь практически двадцать четыре часа в сутки находится другая женщина. А нет-нет, да и сыграет память злую шутку, нет-нет, да и назовет ее Сергей ненавистным ныне именем «Ира». Когда замечал оговорку – сильно смущался, но частенько ведь даже и не замечал. Крикнет в глубину квартиры:

– Ириш, завари чайку, – и сидит себе дальше перед телевизором, внимательно наблюдая за перипетиями матча «Спартак» – «Локомотив».

А Женя чайник на огонь поставит, и сидит, пригорюнившись: и как долго он еще будет Иру свою вспоминать. А ночью! Разве легче ей выносить его ночные оговорки? Ведь знала, чувствовала, что не ее он ночью любит, не ее ласкает. Но терпела: Бог терпел, и нам велел. Дождется, когда Сергей заснет, и плачет тихонько в подушку: «Ну когда, когда же он поймет, что я лучше?!»

Женя все ждала, когда же их отношения станут более близкими, душевными. Ну, ясное дело, что поначалу ни о какой близости, кроме физической, и речи быть не могло. Но ведь она давно уже не просто любовница! Ведь и в отпуск вместе ездили, и живут вместе уже несколько месяцев. Ведь даже его дочь ее приняла: пусть не визжит от восторга по поводу Женькиного появления в их семье, но ведь вполне по-человечески с нею общается. А тот, который должен бы оберегать ее чувства от таких мыслей, от разочарований, с каждым днем, кажется, отдаляется все дальше. Почему, почему?!