Книга Путешествие на высоту 270 - Ахмад Дехкан

– Не ходи… Прошу, ради Аллаха, не ходи!

Я сдаюсь и сажусь на корточки, и обнимаю Расула за плечи. Мы сжимаем друг друга в объятиях. Танки сильнее начинают обстреливать нашу насыпь, перепахивая ее. Расула бьет дрожь, а тротиловый запах становится удушающим. Хоть бы с Масудом ничего не случилось…

Глава шестая

Огонь противника ослабевает. Я понимаю это хотя бы по тому, что немного свежего воздуха попало в легкие, и резь в груди от тротиловой вони слегка отпустила. Поднимаю голову, которую прижимал к плечу Расула, и затравленно осматриваюсь. Найдется ли хоть кто-то живой вокруг? Тогда я поверю, что и сам я жив, что есть и другие, которые всё еще дышат. На всем теле Расула лежит слой темной земляной пыли.

– Ты жив? – спрашиваю его голосом, выходящим из моего горла, словно из глубокого колодца.

Он медленно поднимает голову и кивает, глядит на меня так, будто видит нечто удивительное. Во рту – горечь, похожая на змеиный яд, на душе – скверно. Словно я что-то дорогое потерял…

– У тебя поесть найдется? – спрашиваю я Расула.

Он кивает и, высунув руку из окопа, шарит там позади мешков с песком. Схватив за лямки свой рюкзак, тянет его в окоп. Потом ищет в рюкзаке и ничего не находит, а я вдруг вспоминаю, что в моем собственном рюкзаке есть еда. Он там же, снаружи, и я так же вытягиваю его оттуда. Расул смотрит растерянно: мой рюкзак весь продырявлен. Я молю Бога, чтобы не пострадал подарок, который Ройя дала мне в дорогу. Нащупываю в рюкзаке печенье, и на сердце становится спокойнее. Не доставая его из рюкзака, я заботливо ощупываю эту пачку: не зацепило ли ее? Не знаю, почему, но это печенье мне кажется сродни нашим ребятам, оно так же дорого мне, и не хотелось бы, чтобы оно получило рану.

Я осторожно вынимаю пачку с печеньем: цела она или нет? Я бы лучше сам получил рану от осколка, чем увидел покалеченный сувенир Ройи. И вот я подношу его к лицу и вдыхаю его запах. В этой маленькой волшебной пачке для меня оживает образ моей сестренки, нагретый влажный запах комнат нашего дома, дым отцовских сигарет, потолок спальни со вздувшейся штукатуркой и материнский самовар, кипящий с утра до вечера.

Надрываю оберточную бумагу, и крошки от раздавленного печенья высыпаются на землю. Там всё раскрошилось и с дуновением ветерка летит на наши с Расулом лица. И сердце мое болезненно вздрагивает, и снова на душе тяжесть.

В рюкзаке моем нашелся также и шоколад из армейского пайка, я ломаю шоколадку пополам и отдаю половину Расулу, хотя он пытался оттолкнуть мою руку. Я настаиваю:

– Ешь, ты со вчерашнего дня ничего не ел!

Он заталкивает шоколад в рот и жадно его жует. Расширенные глаза придают ему перепуганное выражение.

– Асгар погиб? – спрашивает он.

Я улыбкой смягчаю горечь моего ответа:

– Да, Асгар погиб. А также Мехди погиб, Али погиб. Аллах один знает, сколько вообще останется в живых в конце концов.

Он также улыбается не без яду и отвечает:

– Помоги Аллах, чтобы никто больше не погиб! Так хорошо будет…

Я заставляю себя улыбнуться, открываю флягу Масуда и даю ее Расулу. Он пьет: мне кажется, он чуть успокоился.

– Я… Я иногда пугаюсь, – говорит он. – Но я в этом не виноват. Знаете же сами…

– Видишь ли, Расул-джан, нет такого, кто бы не боялся. Кто-то меньше, кто-то больше. Но ребята привыкают и стараются не показывать страх, а иначе… Вот и ты… Зачем всё в себе держишь, говори…

– …Вставай! Вставайте и двигайтесь вправо! Все из окопов… Бегом!..

Я узнаю голос Хейдара. Опираясь на мешки, выглядываю: ребята вылезают из окопов. Растерянные, напряженные…

– Передвигаемся вправо, всем из окопов… Бегом!

Я встаю и удивленно смотрю на происходящее. Командир нашей роты Хусейн бегает взад-вперед, чтобы вывести роту вдоль насыпи в сторону 25-й дивизии и канала «Зуджи». Я только тогда понял, что случилось и зачем нужно оставлять насыпь, когда увидел, что происходит с ребятами роты «Абес». В открытом поле их окружила иракская пехота, и кое-кто из наших поднимает руки, сдаваясь, другие пытаются спрятаться в своих ямках, но иракцы добивают их очередями. Наблюдая за всем этим, я одновременно говорю негромко:

– Расул, вставай. Бери всё снаряжение.

И тут мимо моего лица пролетают пули и вонзаются в насыпь – да еще и с разных направлений. Я вынужден пригнуться, и Расул в ужасе смотрит на меня.

– Вставай, вставай! – повторяю я.

Но он, наоборот, упал на дно окопа и забился в угол, я вынужден схватить его за шиворот и буквально выбросить наверх через бруствер.

– Бегом, Расул, бегом!

Водитель «Тойоты», словно суслик из норы, высунул голову из своей ячейки и крутит ею вправо-влево. Он весь в пыли, отчего смуглость его стала матовой. Целым табунком наши ребята пробегают мимо. И Расул нацепил всю амуницию и бежит. Я также, с автоматом наперевес, бегу вдоль насыпи, и тут нас накрывают плотными очередями. Мы залегаем, и я ползу вперед, к окопу, на бруствере которого спиной вверх лежит убитый, я вижу, что рот его открыт.

– Бегом, бегом! Не ложиться никому…

Собравшись с духом, я встаю, и в этот миг водитель «Тойоты», обгоняя меня, несется вперед. На плече его гранатомет, и он вопит что-то нечленораздельное. И вновь перед лицом моим красные трассирующие пули врезаются в насыпь. Невольно я оборачиваюсь назад и вижу, как вражеские солдаты добивают тех, кто еще пытается сопротивляться. Окружив их, расстреливают очередями. Я бегу и вот поравнялся с окопом Мехди. Ноги слабеют, я замедляюсь, а глаза Мехди, как огненные снаряды, ударяют мне в душу. И я прячусь в ту воронку, в которую превратился развороченный окоп Мехди. Стрельба по нам очень плотная, а от взрывов чуть не лопаются перепонки в ушах. Подбегает Хусейн, и я хочу спросить у него, что делать с Мехди, как вдруг он толкает меня в грудь и сердито кричит:

– Бегом! Бегом отсюда!

Его красный шрам побагровел. Он не останавливается и не смотрит, следую ли я за ним. Продолжает вытаскивать из окопов тех, кто, напуганные, пытаются в них отсидеться. Взашей гонит их к каналу, а я по-прежнему растерянно топчусь на месте, и вот опять красные пули передо мной, опалив лицо, вонзаются в насыпь. Бросаюсь плашмя в воронку Мехди, толкнув его, и машинально бормочу ему:

– Извини, я не хотел.

Встаю на ноги и вижу, как на меня набегает некто с желтым испуганным лицом, испещренным пятнами экземы. Я его где-то видел. Я хочу его попросить помочь мне оттащить тело Мехди и вдруг чувствую так, как будто меня с какой-то горы скинули вниз, вернее, раскаленный ветер поднял меня из окопа и ударил о насыпь. И сквозь дым и клубы пыли я вижу какое-то человеческое тело, – вернее, бо́льшую часть его – взлетающее, крутясь, к небесам, а потом шлепающееся на землю. Мурашки пошли по всей коже, а голова моя словно бы всё растет и растет и чуть не лопается. И тут же холод охватил меня; я поднялся, шатаясь, сел и весь сжался. Вокруг меня – сгустки крови, красные куски человеческого мяса и что-то белое: видимо, кости. Меня мутит и тошнит, открываю рот, чтобы меня вырвало, но этого не происходит. От встряски словно все мои внутренности сместились, словно чья-то рука влезла в меня и всё внутри там перевернула, поменяв местами кишки и сердце. Всё перед глазами моими стало желтым, ярко-желтым. И я хочу одного: упасть на землю; но тут Абдулла хватает меня за шиворот, ставит на ноги и тянет за собой. А как мне двигаться? Я опять сел, и на этот раз меня вырвало. Во рту горечь, а лоб покрылся холодным потом.