Книга Трибуле - Мишель Зевако

Жан Гужон, изумленный вопросом, ничего не ответил, только прогудел:

– Безумнее безумцев только те, кто их слушает!

Пройдя пространство, заполненное обломками штукатурки, строительного камня и каменной пылью, Трибуле достиг той части Лувра, которая подходила к Сене и оставалась пустынной.

Там, в укромном уголке, находилась потайная дверца. Пройдя через нее, можно было оказаться на берегу реки, под вековыми тополями, устремлявшими свои шумящие вершины прямо к серому небу.

Под тополями из грубых досок была сколочена таверна, куда приходили выпить кружку вина матросы и перевозчики, паромщики и лодочники.

Если бы Трибуле покинул свое луврское заключение, он мог бы в эту минуту присутствовать на представлении, которое ему показалось бы странным.

Прежде всего он обратил бы внимание на то, что жалкая таверна была заполнена людьми с весьма подозрительными физиономиями, вооруженными очень длинными и острыми рапирами, – одним словом, людьми, выглядевшими как настоящие разбойники.

И, наконец, удивление Трибуле еще больше возросло бы, когда он увидел бы среди этих висельников с сияющими глазами и в разодранной одежде двух-трех кавалеров, раздающих бандитам деньги. Но если бы Трибуле, подстегиваемый любопытством, прислушался к разговорам этих дворян и последил бы за ними хоть немного, его изумлению не было бы предела. Вот о чем они говорили:

– А ты уверен, что он придет?

– Он приходил вчера и бродил здесь около часа, он приходил позавчера и за день до этого, вечером… Почему бы ему не прийти сегодня?

– Тогда нам надо предупредить господина главного прево…

– Ты говоришь глупости. Мы сами должны провести эту операцию, и, если бы я узнал, что месье де Монклар хочет в нее вмешаться, то запер бы главного прево в его собственном жилище.

Вот что мог бы увидеть и услышать Трибуле. Но его не было на берегу, и поэтому он ничего такого не видел и не слышал, потому что, запертый в Лувре, он тщательно наблюдал за калиткой, к которой, как мы знаем, он приблизился.

Перед ней прогуливался солдат. Вид у него был угрюмый и скучающий, какой бывает у всех служак, поставленных сторожить двери или часовых. Наш солдат был настоящим гигантом.

У него была рыжая окладистая борода, голубые глаза казались фаянсовыми, под низким лбом угрожающе смотрелось открытое, нежное, какое-то инфантильное лицо. Должно быть, он убивал, сам не сознавая этого.

Внезапно колосс остановился и пробурчал в свою густую бороду, обнаруживая сильный немецкий акцент:

– Господи Боже мой и Пресвятая Дева Мария вместе со всеми святыми! Что я там слышу!

А слышал достойный немец мелодию, наигрываемую на виоле.

Сначала на его лице проявилось удивление, граничащее с искренним изумлением… потом – восхищение… потом – некий экстаз. Немного подавшись вперед, со скрещенными руками, затаив дыхание, со слезами на глазах, служака слушал эту мелодию.

А мелодия доносилась очень тихо, словно издалека; она приносила гиганту аромат далекой родины, рисуя с потрясающим реализмом горы, в которых прошло его детство, деревянные домики с дымящими трубами, снежные вершины, теряющиеся в глубокой синеве небес, – весь чарующий пейзаж, в котором проходят мычащие стада и молоденькие светловолосые девчонки с косичками, сладчайшими голубыми глазами, в красных, очень коротких юбках…

– Ранц-де-ваш![24]– пробормотал гигант.

Глаза его затуманились, и он мечтательно вздохнул.

– Ранц-де-ваш! Да, это ранц-де-ваш!

Внезапно мелодия прервалась и появился Трибуле.

– Ну, вы довольны, мой бравый Людвиг?

– Доволен, месье Трибуле! Хочу сказать, что я с радостью отдал бы свое годовое жалованье, лишь бы еще раз услышать этот мотив…

– Да, да! Вы хороший швейцарец. Это вас зовут Риги, не так ли?

– Нет, меня прозвали Юнгфрау[25].

– Ага! – восторженно заметил Трибуле. – Значит, Юнгфрау, а не Риги!

– Да! Это потому что я родился в окрестностях Юнгфрау…

– И именно там вы хотели бы оказаться в эти минуты. Вместо того чтобы топтаться перед дверью, за которой ничего нет!

– Эту дверь я должен охранять, месье Трибуле… И особенно от вас! – проговорил немец, внезапно вспомнивший о своих служебных обязанностях.

– А скажите-ка мне, – продолжал Трибуле, – долго ли вам еще стоять на посту?

– Меня сменят через час. Я не хотел бы убить человека, так хорошо играющего Ранц-де-ваш.

«И этот тоже!» – подумал Трибуле. Вслух же он сказал:

– Видите, дорогой мой Людвиг, я не приближаюсь… у меня нет желания уходить… Король очень привязан ко мне, а я очень привязан к его величеству!

– В добрый час, месье Трибуле.

Трибуле замолчал, отошел на несколько шагов и начал настраивать свой инструмент. Потом еще раз зазвучал монотонный мотив горцев.

Людвиг слушал всем своим существом. Звук был нежнее и мощнее, чем прежде. Мелодия зачаровывала солдата. Закончив играть. Трибуле быстро подошел к гиганту.

– Людвиг, – спросил он очень тихо, – а как зовут ту, что ждет тебя там, в горах?

– Катрин… Но как вы узнали?..

– А если бы ты мог к ней добраться?

– О, это был бы рай земной!

– Ты бы женился на ней, так? Построил бы дом… свой деревянный дом на опушке чудесного хвойного леса, где так приятно пахнет смолой… Совсем недалеко от долины, где шумит и пенится водопад…

– Да вы же там были! – удивился Людвиг.

– Вокруг дома ты разобьешь сад… У тебя будет стадо; каждый вечер, под позванивание колокольчика на шее передней коровы оно будет возвращаться с пастбища, а в это время деревенский волынщик начнет наигрывать ранц… Ты войдешь в свой дом, и твоя Катрин обнимет тебя.

– Месье! Месье! Вы сведете меня с ума! – всхлипнул Людвиг.

– И всё это, Людвиг, может исполниться во время твоего следующего караула… Я принесу тебе тысячу шестиливровых экю…[26]