Книга Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури

Большие маневры в Белоруссии

Осенью 1936 года международная обстановка резко обострилась. Гитлер ремилитаризировал Рейнскую область и запустил программу перевооружения армии, Франция начала свое сползание в бездну, Советский Союз был вовлечен в гражданскую войну в Испании. По предложению Тухачевского Красная армия предприняла крупномасштабные маневры в Белоруссии и на Украине, на которых впервые вместе с пехотой действовали танковые и авиационные части, десантные бригады и артиллерийские полки. За всю военную историю еще не было столь крупных маневров в мирное время. Британский генерал, впоследствии фельдмаршал Уэйвелл телеграфировал своему правительству: «Если бы я сам не был свидетелем этого, я бы никогда не поверил, что подобная операция вообще возможна»[181]. Конечно, основной целью маневров было произвести впечатление на потенциальных противников и предупредить их; но она была не единственной. Эти грандиозные учения, в которых участвовала и дивизия Жукова, имели скрытую от иностранных наблюдателей цель.

Эти маневры заслуживают того, чтобы рассмотреть их подробнее, поскольку они завершают первый «оперативный цикл» Красной армии – тот, что инициировала группа Тухачевского в 1929–1930 годах. Он обрывается в 1937 году с началом Большого террора, уничтожившего группу Тухачевского и дезорганизовавшего Красную армию, а в области военной теории вызвавшего откат назад, возвращение к устаревшим формам боя. Второй «оперативный цикл» начнется со Сталинграда, в условиях реальной войны, которые были предсказаны в предыдущем цикле.

Так что же происходило в Белоруссии осенью 1936 года? Почти 100 000 человек, тысяча танков и самолетов отрабатывали на местности «глубокий бой» и – впервые – «глубокую операцию». «Глубокий бой» входил в программу маневров в РККА с 1930 года, а с 1933 года был включен в официальную доктрину: отрабатывался прорыв обороны противника серией ударов, наносимых во взаимодействии различными родами войск: пехотой, танками сопровождения, артиллерией и авиацией. Тухачевский внес в учения новшество, попросив Егорова выйти из тактических рамок и подняться до уровня «глубокой операции». Если конкретно: ввести в брешь, проделанную в обороне условного противника, мобильную группу, составленную из танковых, мотострелковых и кавалерийских соединений, которая, продвинувшись вперед на глубину от 50 до 60 км, захватила бы или уничтожила аэродромы, склады и командные пункты условного противника. Одновременно на линию, которой должна была достичь мобильная группа, производилась выброска воздушного десанта с целью воспрепятствовать подходу подкреплений противника. Наконец, на третьем этапе – преследовании – пехота и мобильная группа овладевали ключевыми позициями и создавали благоприятные условия для проведения следующей операции. Эти осенние маневры служили проверкой на пригодность нового полевого устава РККА, работа на котором, проводившаяся под руководством Тухачевского, была завершена еще в августе, но опубликовать его должны были лишь в декабре 1936 года.

Во время этих исторических маневров нарком Ворошилов и начальник Генштаба РККА Борис Шапошников присутствовали при форсировании Березины дивизией Жукова. Большое впечатление на наркома обороны произвело то, как водную преграду преодолели танки БТ-5 механизированного полка. Они скрылись под водой по башню, а затем вынырнули перед ним из дымовой завесы, поставленной авиацией, и умчались на запад со скоростью 45 км/ч. За умелое командование дивизией Жуков получил орден Ленина – награду, редко вручавшуюся в мирное время; его дивизия была награждена тем же орденом. Также ему вынес благодарность Буденный, по-прежнему благожелательно к нему настроенный. Но вызывает сомнение, понял ли Жуков подлинный смысл тех маневров.

11 сентября главная газета РККА «Красная звезда» поместила фотографию Жукова в казачьей папахе, сидящего верхом перед его полками. Под снимком была подпись: «Носящие имя маршала Ворошилова полки красной конницы под командованием комбрига Жукова отлично выполнили ночное форсирование реки Вольма близ Смиловичей и немедленно атаковали «синих». Характер местности требовал искусного применения кавалерии и танков»[182]. В том жарком сентябре Жуков заболел бруцеллезом, который убил бы его, если бы не могучий организм. Выздоровев после долгой болезни, он совершенно откажется от курения, хотя до того курил без всякой меры.

Это ухудшение здоровья, очевидно, было связано с постоянным состоянием стресса, в котором красные командиры жили все последние пять предвоенных лет. Советские руководители постоянно сравнивали положение СССР с положением «крепости, осажденной мировым капитализмом, поклявшимся ее уничтожить». Начиная с 1927 года любое международное событие провоцировало в народе страх, что начнется война. Командному составу армии приходилось бороться против десяти противников: бюрократии, вековой технической отсталости, некоторых традиций в отношении к труду, против строгостей не спускающей с них глаз политической системы, против пассивного сопротивления новобранцев из крестьянства, пострадавшего от режима. Маневры проводились все чаще, выпускалось все больше новой техники, которую нужно было осваивать. При этом на всех уровнях не хватало тысяч офицеров, потому что военная карьера привлекала немногих. Те же, кто служили, порой не выдерживали напряжения: спивались, стрелялись, находили убежище в цинизме или делали вид, что находят. А Жуков боролся. Он всегда был на посту, в любую погоду, днем и ночью: проверял, контролировал, поправлял, ругал, наказывал. Он присутствовал на партийных и комсомольских собраниях, на собраниях местного отделения Осоавиахима, на бесконечных конференциях, организовывавшихся на всех уровнях вверенного ему соединения. Он видел, что, невзирая на огромные недостатки, Красная армия хоть и медленно, но развивается. Технически развивается больше, чем интеллектуально? Он с этим не спорит. «Боевая выучка личного состава войск в ряде случаев оказывалась недостаточной в сложных условиях, во многих частях хромало управление, штабы еще не научились быстро и четко организовывать взаимодействие в бою различных родов войск»[183]. Иначе говоря, советские стратеги разрабатывали передовую теорию глубокой операции, но даже глубокий бой – первая ее стадия – на практике получался плохо из-за недостатка командиров, способных организовать взаимодействие различных родов войск. В это же самое время у немцев все обстоит с точностью до наоборот. За целый век совершенствования в профессиональном мастерстве они изучили бой во всех мельчайших деталях, но их оперативный горизонт по-прежнему ограничен устаревшим представлением о «генеральном сражении», им трудно вообразить себе положение об «оперативной паузе» (напротив, они свято верят в догму быстроты) и современного тыла.

Через четверть века после кошмара 1941 года постаревший Жуков, которому уже не под силу носить все его ордена и медали, работая над своими воспоминаниями, вспоминает 25 миллионов погибших советских граждан. Чувствует ли он, что однажды ему придется давать за них отчет перед Историей? И тогда его крик звучит как признание и просьба о прощении: «Были ошибки, промахи и просчеты с нашей стороны, но со спокойной совестью могу сказать, что в подготовке дивизии командиры и политработники тогда большего дать не могли, а всё, что имели, отдали сполна»[184]. Почему этот крик души относится к 1936 году, который, как кажется, ничем особым не отличается от остальных? Потому что в следующем году на армию, с трудом созданную и оснащенную страной, с большими усилиями преодолевшей отсталость, едва привыкшую к состоянию общего и индивидуального стресса, бывшего неотъемлемой частью сталинской системы, обрушилась катастрофа, неизвестная до той поры Истории.