Книга Смерш. Один в поле воин - Николай Лузан

Лысый вместе с группой курсантов выехал на занятия в полевой лагерь под Пашковскую, а у Петра выдался свободный час. Он не замедлил этим воспользоваться и возвратился в общежитие. В нем царила сонная тишина. Дежурный клевал носом за стеклянной перегородкой и не заметил его. На втором этаже, где находилась комната Лысого, тоже никого не оказалось. Петр решительно открыл дверь и переступил порог. Обстановка в комнате ему была хорошо знакома: кровать, стол, тумбочка и платяной шкаф.

«С чего начать? С чего? Со шкафа!» — решил он и распахнул дверцы. В глаза бросился кожаный чемодан, и руки сами потянулись к нему.

«Стоп, Петя! Лысый не дурак, чтобы хранить листовку в том, что торчит на виду. Так где же ты ее спрятал? А может, в коробках? Начнем с них», — определился Петр и принялся перебирать их содержимое.

Серебряные ложки, фарфоровый сервиз, отрезы ткани — обычной набор мародера подсказали ему: тайник надо искать в столе или тумбочке. Но и там его не оказалось. Обнаруженная под журналами стопка порнографических фотографий с извращенцами свидетельствовала о нездоровых сексуальных пристрастиях Лысого, но никак не о националистических, антигерманских взглядах.

Петр отступил на середину комнаты и мысленно перебрал все возможные места, где Лысый мог хранить самое ценное — золото!

«Точно, золото! Ты его не нашел! А оно должно быть! Должно! Только где?» — задался он этим вопросом.

Единственным предметом, который оставался не осмотренным, был чемодан. Петр стащил его с полки, положил на стол и попытался открыть замки — они были закрыты на ключ. Выручила булавка — после легкого нажимы верхняя крышка открылась, и догадка нашла подтверждение. Перед его глазами предстала россыпь часов в серебряной и золотой оправе, вязанка золотых колец и фотоальбом. С него он начал осмотр, и здесь удача, наконец, улыбнулась ему: листовка была спрятана под обложкой, там же лежал список из 18 курсантов и агентов, заброшенных в тыл советских войск. Судя по фамилиям, большинство из них являлись выходцами из западных областей Украины. Похоже, Лысый рассчитывал предстать перед главарями ОУН не с пустыми руками. Но это уже мало заботило Петра, его мысли занимало другое: как подкинуть листовку Коху? Здесь он рассчитывал на слабость ефрейтора к сладостям. По его расчету, банка отменного каштанового меда должна была открыть путь не только к желудку ефрейтора, но и дверь в секретную часть.

Дождавшись начала очередного часа занятий, Петр прихватил мед и отправился к Коху. Любитель почесать языком, он маялся в одиночестве и при появлении Петра оживился.

— Привет, Густав, скучаешь! — поздоровался Петр.

— О чем ты, Петр, при моей-то службе, — посетовал тот.

— Да, не расслабишься. Все дороги нашей группы ведут к тебе.

— Скорее, к Шойриху.

— Не скажи. После него некоторые из сортира не вылазят.

— Ха-ха, — хохотнул Кох и скосил хитрющий взгляд на пакет в руке Петра.

Он тряхнул им и предложил:

— Может, чайком побалуемся.

— Ну, ты же знаешь, в рабочее время… — замялся Кох.

— Так все же на занятиях. А у меня отличный мед — каштановый. Помнишь, я тебя угощал.

— О! — воскликнул сладкоежка ефрейтор и, не устояв перед искушением, открыл дверь секретки. Первая часть плана Петра сработала, оставалось добраться до папки Лысого. Он пробежался взглядом по безликим стеллажам. Здесь каждый предмет и документ знал свое место — был пронумерован и имел своего владельца. Папка Лысого значилась под номером 23 и находилась на верхней полке. Петр несколько раз порывался подобраться к ней, но вынужден был отступить. Неугомонный Кох крутился под самым носом и не давал сделать ни одного лишнего движения. И только когда сердито засипел чайник, у Петра появился шанс. Ефрейтор захлопотал над столом, он воспользовался этим — стремительно шагнул к стеллажу и засунул под обложку папки листовку вместе со списком из 18 агентов и курсантов. Это движение не укрылось от Коха:

— Ты чего там? — окликнул он.

— Не возражаешь, если возьму свою папку, а потом распишусь в журнале?

— Успеешь, иди пить чай.

— Ладно, — согласился Петр и подсел к столу.

Банка меда сыграла свою роль: Кох расщедрился и вместо пересохших галет достал краюху свежего белого хлеба. Смакуя мед, он ударился в воспоминания. Пчеловодство ему было знакомо не понаслышке. Детство Кох провел на пасеке у деда и с упоением рассказывал о тех счастливых днях. Петр поддакивал и украдкой поглядывал на часы. Приближалось время перерыва в занятиях, и не в его интересах было лезть на глаза Райхдихта, а тем более Лысого. Кох же, сев на любимого конька, и не думал останавливаться. Петр нервно елозил на стуле и напряженно думал, как бы поскорее выбраться из секретки. Его ссылки на неотложную работу не возымели действия — Кох продолжал разглагольствовать, и только появление двух инструкторов, пришедших сдавать документы, положило конец чаепитию. Забрав свою папку и расписавшись в журнале выдачи, Петр, наконец, смог выбраться к себе в кабинет.

Остаток дня он провел как на иголках. Совещание, на которое Рудель вызвал всех старших инструкторов, прошло рутинно, о Лысом не было сказано ни слова. Сам он до отбоя так и не появился в группе. Встретились они только на следующий день за завтраком. Ничего необычного в поведении Лысого Петр не заметил. Он пребывал в хорошем настроении и после утреннего развода снова отравился с группой курсантов на полевые занятия. Все основные события, связанные с ним, начали стремительно развиваться после обеда.

Свободные от занятий инструкторы отправились отдыхать в общежитие, но отдыха не получилось. Вслед за ними туда нагрянул Райхдихт вместе с комендантом, чем вызвал немалый переполох. Перевернув верх дном все, что было в комнате Лысого, они забрали чемодан и унесли в штаб. Затем в кабинет Райхдихта начали таскать по одному курсантов, значившихся в списке Лысого. Это окончательно убедило Петра в том, что его «послание» дошло до нужного адресата. К вечеру по группе поползли слухи: Лысый «спалился» на языке. Его самого доставили в группу под конвоем и посадили на гауптвахту. Там за него взялся Райхдихт. Клятвы Лысого, что он ни в чем не виноват, а листовка — это дело агента большевиков, гитлеровцев не убедили. Так оуновская листовка похоронила одного из самых рьяных инструкторов абвергруппы 102 и заставила подергаться Шевченко.

Прошел день, за ним — другой. После исчезновения Лысого из группы прошло два дня, но ни Шевченко, ни Петра так и не вызвали на допрос к Райхдихту. История с Лысым стала забываться. Шпионское колесо абвера продолжало катиться, так и не коснувшись Петра.

Успех в нейтрализации Лысого окрылил его. Следующий удар он нанес по одной из ключевых фигур — фельдфебелю Аппельту. На нем «висели» финансы, в том числе и те, которые выдавались агентуре. Найти у него уязвимое место, как это было в случае с Лысым, оказалось делом гораздо более сложным. Аппельт, «истинный ариец», со своим особым статусом, держался на расстоянии от «черной кости» — инструкторов-славян. И все-таки он оказался не безгрешен: допускал нарушения в работе с секретными документами и нередко брал их с собой на квартиру. Петр воспользоваться этим.