Книга Проект "Повелитель" - Игорь Денисенко

– А, Максим… – протянул он, выпуская изо рта дым, – тоже не спится?

– Ты чего это, Хаймович? На дурь подсел? – удивленно уставился я на него.

– В каком-то смысле это наркотик, – спокойно ответил дед. – Но совсем не то, что ты подумал. Это не конопля – это табак. Нашел тут пачку сигарет и не удержался. Вспомнил старые добрые времена. Старый добрый табак. Хотя доброго в нем мало. Разве только ритуал – покурить в ночь, посмотреть, как мерцают звезды. Послушать звуки ночи.

– Слушай, Хаймович, тут места хорошие, чего нам здесь не остановиться? Кто нас тут найдет?

– Найдут. Обязательно найдут. Не те, так другие. Раньше сюда и сунуться было страшно. Это сегодня я рискнул.

– Какие другие?

– Слободка, Максим, это не только вотчина диких собак. Мутантов тут прорва раньше была. Потом они куда-то делись. По крайней мере не видно их стало. Но я не уверен, что их совсем нет. Так что ты поглядывай по сторонам и будь начеку. Я, будь моя воля, лучше через реку бы рискнул, чем сюда. Но выхода не было.

– А, припоминаю, ходили сказки про каких-то чудищ. Убийцы-кровопийцы? Трехногие, четырехрукие? Брехня, думаю.

– Трехглазых, если мне память не изменяет, тебе встречать доводилось?

– Это да, – вздохнул я, и на душе пробежал нехороший холодок. Упаси боже еще раз с таким встретится. Скажет тебе зарезаться – и ведь зарежешься.

– Но не мутанты меня сейчас беспокоят, – продолжил Хаймович. – Река – вот загадка. Чем больше я думаю, анализирую, суммирую данные из того, что нам известно, тем больше непонятного нахожу. Есть некоторые вещи, которые никак нельзя списать на глобальную катастрофу.

То, что пропало солнце, необъяснимо. Эта вечная облачность действует на меня крайне удручающе. Нельзя все списать на глобальное потепление и парниковый эффект. Ладно зима, но лето? Сухое, пыльное, с пыльными бурями и серостью вместо неба. Что это – пепел от взрывов до сих пор не осел? Не верю. Река вот. А может, сфинкс уже рассмеялся, и времени больше не будет? Может, матушка-земля уже собрала нас в скатерть, как грязную посуду, свернула, связала узлом и выкинула в иновременье…

Я покосился на деда. Сдавалось мне, что все-таки дурь он курит. Но из уважения к старости я ничего не сказал, только покосился. А дед, видимо опомнившись, стал оправдываться:

– Боже мой, о чем я говорю! Разные поколения не способны понять друг друга, разные ценности, взгляды. Мир меняется и изменяет всё и всех. Только духовные ценности, как бы их ни отрицали, как бы ни отказывались, ни втаптывали в грязь, остаются вечно и расцветают на грязи, как роза на навозе.

– И при чем тут моя Роза и навоз?

– Да притом, что любите вы друг друга, и это видно. Любовь – духовная ценность, которая будет существовать вечно, пока существует человек.

– Ладно, Хаймович, хватит курить, пойдем спать, – и я взял деда за плечи, собираясь вернуться в дом. Ну не могу я серьезно разговаривать о любви. Думать могу, а вслух говорить – что с голой жопой ходить: и поддувает, и перед людьми неудобно. Именно поэтому включаю дурака. Но тут вдруг где-то далеко загрохотал пулемет. Насчет пулемета я сразу сообразил – у автомата рожок давно бы кончился.

– Сработал, однако, – загадочно сказал Хаймович.

– ?

– Я что, по-твоему, могу только сказки рассказывать? Внес я изменения в программу, теперь он срабатывает на объект размером полкуба.

– Чего?

– Ну чуть больше кошки.

– Они думают, что мы еще там?

– А то! – поднял Хаймович указательный палец. Я обнял деда за плечи – наш человек!

* * *

Снился мне сон, странный и жуткий. Облезлая, какая-то склизкая рожа смотрит на меня через окно. Нехорошо так смотрит. Не то чтобы злобно, а как-то неодобрительно, словно делаю я что-то нехорошее. Словно пайку от братвы прячу. Глаза белесые, как бельмами заросшие, и зрачки размытые, нечетко очерченные. Знаю, что есть они, а рассмотреть не удается. А лицо течет. Сначала я подумал, что это вода так с неба обильно поливает, что лицо как стеклом покрыто. Пригляделся – ан нет, кожа вся на голове играет и меняется, будто яйцо разбитое растекается. Рожа сама водой исходит. Волосенки на голове жидкие и длинные, до плеч, водой прилизанные. Такая на меня брезгливость напала, словно слизняка руками схватил. А тут он вдруг зашипит, как змея, и я проснулся.

В ногах Хаймовича Душман выгнулся дугой и шипел, уставившись в окно. За окном мелькнул размытый силуэт и пропал. Светало. Хаймович открыл очи.

– Ты чего, Душманушка? Увидел кого?

– Я, кажется, знаю, кого он увидел… Мне он тоже во сне примерещился.

– Тссс! Ребенка разбудите, – прошептала Роза. Ребенок тут же отозвался недовольным кряхтеньем.

– Баю-баюшки-баю, ты усни, а я спою… – завела канитель Луиза.

– Какие там баюшки? Парень по нужде хочет, – фыркнул Мишка.

– Ах, какие мы умные! Сначала своих заведи, а потом советуй!

– Ну так что тебе примерещилось, Максим? – спросил Хаймович.

– Вот и заведу! – ответил Мишка.

– Ты чего на Мишу кричишь? На своего мужика покрикивай! – влезла Лена.

Видя, что день начался, как обычно в нашей дружной семейке, я Хаймовичу ничего не ответил и вышел во двор.

Следы под окном все-таки были. Такие же нечеткие и размытые, как сам слизняк. Словно ноги он по грязи переставлял, а потом волочил. Такое бывает, когда в ногу ранен. Но не в обе же? Четких границ следы хоть и не имели, но определенные ассоциации все же вызывали. Широкие, будто доски к ногам привязали. Пальцев и пятки вовсе не видать. Следы вели в конец огорода. Мне уже не надо было идти по ним до конца. Я и так знал, куда они приведут. С замиранием сердца я все-таки пошел. Следы обрывались у самой воды, как я и предполагал. Опираясь руками о штакетник, я всматривался в отпечатанное на глинистой земле. Отпечаток совковой лопаты, вот что это мне напоминало.

– Так-так… – донеслось из-за спины. – Был-таки гость. И как он выглядел, Максим?

– Паршиво он выглядел.

– А поподробнее?

– Скользкий весь, лысый, водой исходил. Сопливый, как слизняк.

– Понятно…

– А мне нет. Ты вот скажи, Хаймович, если в реке ничто жить не может, как он там живет?

– Значит, я ошибался.

– Хм, ты вроде никогда не ошибался, сколько тебя помню.

– Если б я никогда не ошибался, – вздохнул Хаймович, – то смотрел бы на мир двумя глазами, а не одним.

– И как ты его потерял? Глаз?

– Я не люблю об этом вспоминать… – ответил Хаймович и поправил повязку на глазу.

– Так что с лысым?

– Не знаю, – пожал Хаймович плечами. – Может, он питомец той лаборатории, помню, были там с рыбьими хвостами.