Книга Плененная Иудея. Мгновения чужого времени - Лариса Склярук

– Это же телевизионный розыгрыш, – закричала она, стараясь перекричать остальных, – ну да иначе и быть не может. Где же камеры? – И засмеялась, увидев при этом, что Анна быстро и странно взглянула на нее.

– Какие камеры?

– Как – какие? Телевизионные, конечно. Но гадкий, гадкий розыгрыш. Я буду жаловаться. Я подам жалобу в суд.

На ее слова не обращали внимания. И только Анна с сожалением несколько раз посмотрела, решив, что Яэль не выдержала напряжения минуты и стала заговариваться.

Крик, плач, визг, лай. Колонна остановилась. Женщинам начали стричь волосы. Увидев это, Яэль на мгновение остолбенела, затем бросилась из колонны.

– Куда ты, куда? – закричала Анна. – Убьют, собаками затравят.

– Не имеют права. Я свободный человек. Я израильтянка, – высокомерно крикнула Яэль. Но она не успела выскочить из толпы, за порядком хорошо следили.

«Запрещено», – свистнула трость.

Яэль вскрикнула, споткнулась, упала. Двое полосатых схватили ее, и, как она ни старалась вырваться, как ни кричала, что она израильтянка и живет в демократической стране, ничего не помогло. Она успела обратить внимание, что все одетые в полосатое надсмотрщики странно равнодушно, безучастно скользят по лицам женщин, словно стараясь ни за что не зацепиться взглядом, не взглянуть в глаза, ничего не запомнить.

Безжалостно и грубо стали стричь ее чудесные огненные волосы. Они падали яркими волнами на цементный пол, смешиваясь с черными, каштановыми, белокурыми волосами. Яэль рвалась и сопротивлялась только до первой пряди. Увидев эту первую упавшую к ногам прядь, она словно потеряла силы сопротивляться и зарыдала навзрыд. Слезы текли горькими крупными каплями, и волосы, слетая с головы, прилипали к губам, щекам, кололи шею и грудь. Все кончено. Яэль от пустили.

На секунду оставшись одна, она со страхом, трясущимися руками прикоснулась к голове, и руки не узнали ее, наткнувшись вместо привычной шелковой волны на какую-то чужую противную колючесть. Потеря роскошных волос была для девушки почти равносильна смерти.

– Анна! – захлебываясь слезами, закричала она, почувствовав жгучую необходимость увидеть хоть одно знакомое лицо.

Теперь она поняла, почему Анна так старалась держаться с ней рядом. И как невыносимо тяжело быть одной. Но все стоящие впереди женщины были с пугающе одинаковыми голыми черепами, чужие и незнакомые.

– Анна, – всхлипнула Яэль в страхе, что потеряла уже и эту девушку.

К ней метнулась худая незнакомка с вытянутым продолговатым черепом и большими темными затравленными глазами. Лишь по глазам они узнали друг друга и, запоминая новый облик, встали рядом, держась за руки.

– Где я? Где я? – опять зашептала Яэль, но их погнали дальше к цементному домику. Последовал приказ «Раздеваться».

Опешив, женщины застыли на месте. Как раздеваться? Перед мужчинами? Потешаясь над их еще не потерянной стыдливостью, дюжий полицай с молодым гладким наглым лицом схватил стоящую возле него девушку и стал срывать с нее одежду, не обращая внимания на плач. Увидев это, все начали раздеваться.

Яэль сняла шорты, кофточку. Аккуратно сложила их на свои босоножки. Осталась в кружевном шелковом белье.

– Все снимать. Душ, – рванул с нее бюстгальтер надсмотрщик в полосатой форме, и она с удивлением увидела в его глазах что-то похожее на ненависть. Он словно торопился быстрее закончить процедуру, не хотел думать, в чем он участвует, и ненавидел тех, кому был вынужден причинять боль.

Тоненькая, стройная, с белым гладким юным телом, Яэль потрясенно стояла, даже не закрываясь руками, как это обычно делают женщины, среди толпы раздетых женщин. Совсем молодых и постарше, с кожей разных оттенков, худеньких, с фигурой мальчишек, и полных, с широкими бедрами и тяжелыми грудями. Все они, раздеваясь, копошились, напоминая не людей, насекомых – своими гладкими головами, голыми телами, двигающимися руками, ногами.

И оттого, что и она была частью этого клубка человеческих тел, Яэль неожиданно затошнило, все поплыло перед глазами. Ей показалось, что она уже где-то все это видела. Ей стало страшно.

Стоя босыми ногами на цементном полу душевой, Яэль увидела в небольшое окошечко, как подошедший мужчина повернул кран, и на них сверху обрушились жесткие струи холодной воды. Мылись без мыла, полотенец также не было. При выходе дали старую лагерную одежду.

После нервных криков о розыгрыше и горьких слез по поводу потери волос Яэль впала в какое-то оцепенение. Она молча натягивала на мокрое тело заношенные вещи, и, хотя они пахли дезинфекцией, ей все равно чудился запах чужого пота. Старая грубая ткань противно прилипала к влажной коже. На платье, сшитом просторным мешком, чередовались две полоски – белая и синяя. На левой груди и правом рукаве были нашиты желтые треугольники, объясняющие всем, что она еврейка.

В полосатом платье, в стоптанных, больших по размеру, задубелых внутри и снаружи башмаках, которые соскакивали при ходьбе и тут же натерли нежную кожу ног, с остриженной колючей головой, повязанной белой косынкой, Яэль уже не чувствовала себя той прежней, юной, хорошенькой. Обожженное дезинфицирующим раствором тело горело, но еще тяжелее были перенесенные издевательства и унижения. Она уже не шептала вопросы, у нее не было сил спрашивать и не было ни минуты обдумать свое положение. В голове пробегали несвязные мысли, но ни одна из них не оформилась до конца.

Выстроенные рядами по пять человек, они подошли к высоким решетчатым воротам. За ними шла широкая улица, вдоль которой стояли аккуратные двухэтажные дома из красного кирпича. Высокие деревья успокаивающе, словно в парке, шелестели мокрыми после дождя пожелтевшими осенними листьями. Кое-где виднелись клумбы с цветами. И только неприятный запах гари, странно осаждаясь в горле, портил эту почти идиллическую картину. Над воротами шла надпись по-немецки.

– Труд освобождает, – перевела Анна и вся словно застыла.

– Что это за место? – спросила Яэль.

– Крепись, Яэль. Это Аушвиц.

– Что ты хочешь сказать, что это концлагерь? – удивленно прошептала Яэль.

Анна утвердительно кивнула.

– Никак не могу понять. Может, это съемки фильма? – Она с надеждой на положительный ответ заглянула Анне в глаза и, не найдя в них подтверждения своим словам, все же возмущенно закончила: – Разве я давала разрешение? Я не хочу участвовать. Я хочу уйти.

Анна устало молчала. Яэль хотела выйти из ряда, но она уже помнила, как ее схватили, и она не решилась.

Вдруг совершенно безумная, ирреальная мысль мелькнула у нее. От этой мысли у девушки на мгновение остановилось дыхание, безмерно расширились серо-зеленые глаза, и, повернув голову к Анне, она, с трудом сглотнув комок в горле, прошептала:

– Какой сейчас год?

– Сорок второй, – меланхолично ответила Анна, думая о чем-то своем.

Ответ Анны словно ударил Яэль по щекам.