Книга Тайна брига "Меркурий" - Владимир Шигин

Под руководством Воронцова начали действовать три военно-судные комиссии. Они рассмотрели дела шести тысяч человек. Семь главных зачинщиков приговорили к смертной казни: Т. Иванова, Ф. Пискарева, К. Шкуропелова, П. Щукина, М. Соловьева, Я. Попкова, а также унтер-офицера Крайненко. Приговор исполнили на территории слободок 11 августа 1830 года Различным наказаниям подвергли 497 гражданских лиц (из них 423 женщины!), 470 мастеровых рабочих экипажей, 27 матросов ластовых экипажей, 380 матросов флотских экипажей, 128 солдат, 46 офицеров. Наказания им определили от битья линьками до 3 тысяч ударов шпицрутенами (6 раз сквозь строй из 500 человек) с последующей каторгой. Офицеров наказали дисциплинарно. 4200 штатских жителей этапом переселили в другие города, самым дальним из которых назначили Архангельск.

Севастопольский «чумной бунт» был не единственным в России. В условиях холерно-чумной эпидемии 1830–1831 годов мятежи из-за непродуманных действий чиновников произошли в разных местах, особенно крупные — в Тамбове и Петербурге. Однако нигде они не сопровождались еще и «хлебной проблемой», как в Севастополе.

Историк Найда в своем труде «Революционное движение в российском флоте» пишет следующее: «В 1828 г. на юге России началась эпидемия чумы, совпавшая по времени с началом русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Чтобы не пустить чуму в Севастополь, в мае 1828 г. вокруг города установили карантинное оцепление из 500 солдат. В оцеплении имелись заставы, пропускавшие скот на ближние пастбища и подводы с продовольствием в город. В июне 1829 г., несмотря на отсутствие чумы в самом городе, предохранительные меры ужесточили: всякий желавший оставить Севастополь или въехать в него содержался в особом карантине от 14 до 19 дней. В результате окрестные крестьяне отказались везти в Севастополь дрова и продукты. Цены на все резко подскочили, на карантинных заставах расцвела коррупция. Чумы в городе по-прежнему не было, но всех подозрительных больных собирали в пещеры Инкермана, на старые суда-блокшивы, в неприспособленные здания. Многие умирали там от бесчеловечного обращения и дурных условий. Из-за плохого продовольственного снабжения среди матросов Севастополя распространились желудочно-кишечные заболевания. Положение настолько обострилось, что правительство направило в Севастополь комиссию флигель-адъютанта Римского-Корсакова. На месте к руководству комиссией присоединился контр-адмирал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен (1778–1852 гг.), известный открыватель Антарктиды… Комиссия работала до ноября 1829 г. В итоговом документе Римский-Корсаков отметил, что “по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления”, что “приказы Главного командира насчет приема провианта и провизии вовсе не исполняются”. Главком вице-адмирал А.С. Грейг, столь много сделавший для Черноморского флота, почему-то не принял в данном случае надлежащих мер, хотя война завершилась два месяца назад, и он мог уделять больше внимания бытовой стороне жизни флота. А впрочем, его действия были заранее обречены на неудачу: вскоре из Петербурга пришел приказ прекратить всякие расследования деятельности черноморских интендантов. Этот запрет немало способствовал возникновению в Севастополе “чумного бунта”».

Из вышесказанного следуют можно сделать любопытные выводы. Во-первых, в Севастополе на самом деле творилось беззаконие. Во-вторых, не доверяя черноморским начальникам, Николай I шлет туда своего личного флигель-адъютанта и балтийского контр-адмирала Беллинсгаузена. В-третьих, комиссия вскрыла и нарушения и злоупотребления, причем и то и другое в огромных масштабах. В-четвертых, главным виновником всего этого Найда называет именно адмирала Грейга. И наконец (самое поразительное!), неожиданный окрик из Петербурга о прекращении расследования против черноморских интендантов. Если первые четыре позиции предельно понятны, то последняя достаточно загадочна. Ведь если уж император посылает специальную комиссию, то почему вдруг она получает указание срочно свернуть свою деятельность? Насчет этого имеется несколько предположений. Прежде всего, это могли организовать люди Грейга и его команды в Петербурге. Ставки игры были очень высоки, и размеры взяток за лоббирование такого указания могли быть фантастическими. Лоббистами вполне мог быть министр финансов Канкрин (?), другие лица из ближайшего окружения императора. Помимо этого, думается, ни флигель-адъютант Римский-Корсаков, ни контр-адмирал Беллинсгаузен не испытывали особого удовольствия от своей деятельности в карантинной зоне Севастополя в окружении не слишком доброжелательных черноморских чиновников. Констатировав то, что они успели выяснить, балтийские моряки с огромной радостью покинули не слишком гостеприимный для них Черноморский флот и поспешили отбыть в родные балтийские пенаты.

Что же касается Грейга и его команды, то севастопольские события им показали, власть пока еще уклоняется от прямого столкновения с «николаевской партией», предпочитая решать дело миром. Это вселило в души черноморских «мафиози» новые, куда более масштабные планы. И зря, ибо в Петербурге уже появились люди, которые были настроены идти до конца и навести порядок на Черном море.

* * *

В 1829 году в Петербурге образовалась весьма сильная и авторитетная «антигрейговская партия». Кто же в нее входил? Скажем прямо, силы Грейгу в столице противостояли немалые.

Во главе «антигрейговской партии» стояли сразу три человека, каждый из которых являлся не только незаурядной личностью, но и навсегда остался в анналах отечественной истории. Дело в том, что, вступив на престол и разобравшись с мятежниками масонами, Николай I занялся и наведением порядка в министерствах империи. В Морском министерстве он сменил сразу три главные фигуры — министра и генерал-интенданта, а кроме этого, ввел еще и новую должность начальника Главного Морского штаба, на которую тоже нужен был достойный кандидат. Главными критериями для выдвиженцев был не только высокий профессионализм, но и личная порядочность и честность. Таких людей император нашел. Забегая вперед, скажем, что ни один из новых выдвиженцев Николая I никогда не был, да и впоследствии не будет замешан ни в каких финансовых аферах.

Во главе созданной императором новой команды стоял адмирал Г.А. Сарычев, возглавивший Морское министерство. Имя Сарычева известно потомкам, не только как грамотного моряка и хорошего администратора, но и как всемирно известного полярного исследователя, выдающегося гидрографа, исследователя Тихого океана и Охотского моря, Берингова пролива и Алеутских островов. Кроме этого, Сарычев является основателем полярной археологии и первым отечественным писателем-маринистом.

Генерал-интендантом несколько ранее был назначен адмирал В.И. Головнин. За плечами у Головнина были два кругосветных плавания, потрясающий побег из английского плена в Столбовой бухте на мысе Доброй Надежды, долгие годы еще одного плена, на этот раз японского. Помимо всего прочего, как и Сарычев, Головнин был прекрасным литератором, оставившим после себя несколько томов сочинений, которые и сегодня читаются на одном дыхании. Ко всему прочему, Головнин был патологически честен и за всю свою жизнь не присвоил себе и медной полушки.

Особое место в обновленном руководстве министерства занял новый начальник Главного Морского штаба князь Александр Сергеевич Меншиков, армейский генерал и дипломат. Историки немало поизгалялись над Меншиковым, что тот исполнял обязанности начальника Главного Морского штаба, не будучи моряком по профессии. Им было невдомек, что этого Меншикову совсем не требовалось! Скажу даже больше, именно потому, что Меншиков не был моряком, он и был поставлен во главе всей канцелярской машины Морского министерства! В задачи Меншикова не входило командование кораблями и планирование морских операций. Он должен был заниматься повседневными рутинными делами, в том числе пресекать воровство.