Книга Рубин из короны Витовта - Николай Дмитриев

Ожидалось коронование, и вот тогда он, Витовт, допустил непоправимую ошибку, вмешавшись в татарские дела. В частности, во время борьбы ханов Золотой Орды поддержал Тохтамыша в его борьбе против Эдигея. Но в упорной битве под Ворсклою Эдигей победил литовско-русское рыцарство, и про коронацию уже не могло быть и речи… Однако и после поражения он, Витовт, ничего не платил хану, больше того, несмотря на Ворсклу, Золотая Орда продолжала показывать ему свою склонность. И вот тогда он, Витовт, твёрдо поддержал основателя Крымского ханства Хаджи-Гирея, за что благодарные татары отказались от «исторических прав» на руськи земли и даже выдали на то грамоту. Это развязало ему руки, и он приказал построить в степи несколько крепостей, завладев таким образом всем Черноморьем…

А вот дальше… Даже сейчас, наедине с самим собою, Витовт, вспоминая то время, мимо воли хмурился. Тогда, воспользовавшись его ослаблением, поляки на съезде в Вильно предприняли попытку свести его, Литовского князя, до положения наместника Ягайла, и только собрание на острове Салини дало возможность избавиться от наглых претензий…

Внезапно мысли Витовта, занесшие его в те времена, остановились на Грюнвальде – и морщины на княжеском лице слегка разгладились. Да, то было знаменательное событие… Князю вспомнился тот день, звук боевых труб, конский топот, лязг оружия, крики… Грюнвальдская битва… И главным её результатом касательно самого Витовта было то, что от той поры Великое княжество Литовское снова заняло целиком независимую позицию относительно Польши…

Непререкамым подтверждением нового статуса великого князя были и уступки со стороны Ордена, и возвращение тевтонами Жмуди Литве, и стремление цесаря Сигизмунда предложить ему, Витовту, королевскую корону, чтобы окончательно поссорить князя литовского с Ягайлом… Тогда это было преждевременно, но вот теперь…

Да, всё это было. Витовт поднял руку, осторожно снял с головы княжескую корону и положил её перед собой на стол. Потом провёл пальцами по лбу, где за целый день от тесноватого серебряного обруча осталась весьма чувствительная полоса, и усмехнулся. Наконец-то цель почти достигнута, и вскоре у него должна быть новая, уже королевская корона…

И то, к чему он, великий князь Литовский, стремился ещё со времен памятного совещания на острове Салини, было решено именно сегодня в этом зале. Витовт прикрыл глаза, и перед его внутренним взором снова возникли те важные фигуры, что сидели за этим столом, и одновременно чётко нарисовалась картина всего того, что происходило тут…

Вот здесь в кресле, напротив него, несколько боком к столу, сидел одетый в жёлтую сутану архиепископ Збигнев Олесницкий, который так и рыскал глазами, тайком следя за всеми, кто был в зале. Рядом с ним, тоже боком, только уже в красной сутане, умостился папский легат Андрей Доминиканин. Впрочем, в отличие от поляка, посол папы римского не зыркал по сторонам, а соотвественно сану держал себя солидно.

Крестоносцы, командор Бали и магистр Ордена Зигфрид Лансдорф фон Спанхейм заняли места справа от легата и, опершись локтями о стол, по очереди поглядывали то на немецкого цесаря Сигизмунда, то на датского короля Эрика или же на короля Польши Ягайло, и, в зависимости от того, кто именно говорит, внимательно слушали, о чём речь.

А вот разговор был долгим. Начали с волошского[135]вопроса. Сигизмунд предложил поделить этот край между Польшей и Венгрией за невыполнение Молдавией соглашения о борьбе с турками, однако, не придя к соглашению, собрание принялось обсуждать возможность широкой коалиции против султана с участием в ней как Польши, так и Литвы. На это (конечно, после рассмотрения такого важного вопроса на королевском совете) поляки ответили, что у них приемлемые отношения с Турцией, но если христианские державы создадут антитурецкую коалицию, то они её тоже поддержат, хотя зря рисковать не собираются.

Потом была попытка введения унии двух ветвей христианской церкви – католической и православной, но она, не найдя поддержки со стороны духовества обеих сторон, оказалась напрасной, а вместо этого сразу началось оживлённое обсуждение экономических вопросов – торговли, налогов и стычек Дании с городами немецкой Ганзы.

А главное началось в самом конце… Император Сигизмунд, который фактически руководил съездом, в очередной раз поднялся и торжественно объявил:

– Уважаемое панство! Нам всем известны достоинства князя Витовта, который заслужил своими делами всеобщее уважение, а потому считаю, что пришло время дать князю Литовскому королевский титул!

Услыхав это, папский легат первым согласно наклонил голову, а за ним также утвердительно кивнули два крестоносца. Король Эрик, оставаясь спокойным, тоже не возражал, и тогда Витовт, красноречиво посмотрев на своих маршалов Гатшольда и Румпольда, сидевших возле него, многозначительно обратился к брату:

– Пан круль, ваше слово…

Теперь общее внимание сосредоточилось на Владиславе Ягайло, и он, скорее всего захваченный врасплох неожиданным заявлением Сигизмунда, растерянно посмотрел сначала на Витовта, потом на непоколебимого в своей уверенности немецкого цесаря и, вероятно, не имея ещё своего собственного убеждения, вслед за остальными негромко сказал:

– Так… Конечно…

Витовт заметил, как при этих словах дёрнулся Олесницкий, слышал, как заволновалась шляхетная свита Владислава, но всё это уже не имело значения. Великое дело было сделано…

* * *

Запряжённая четверней цугом[136]и с учётом зимнего времени поставленная на подсанки, богато украшенная карета довольно быстро ехала накатанной колеёй, по обе стороны которой теснились заснеженные стволы. Временами деревья отступали, и королевский поезд выезжал на открытое место, а там, где путь шёл по замёрзшей пойме, то и дело встречались полои[137], из-за чего карету резко заносило то в одну, то в другую сторону.

Тогда король Владислав Ягайло, с головой закутанный в меха, забивался в угол и, прижимаясь плечом к оббитой бархатом стенке кареты, искоса поглядвал в окошечко, где через не совсем ровные, но достаточно прозрачные стёклышки можно было рассмотреть окрестность. Но ничего, кроме сугробов, там не было, и король снова погружался в свои невесёлые мысли.

Снаружи долетал мягкий топот копыт, и Владислав Ягайло, даже никуда не выглядывая, легко представлял себе и всадников, скакавших перед каретой, и старающиеся не отставать свитские повозки, и длинную валку огромного обоза, тянувшуюся следом. И поскольку конский бег был безостановочен, королевский поезд всё дальше и дальше отъезжал от Луческа…

Кругом царило полное безлюдье и, казалось, беспокоиться было нечего, однако, несмотря на успокаивающую езду, королевские мысли всё время возвращались к Луцкому гроду[138]и тому дворцовому залу, где немецкий цесарь так недвусмысленно высказался за немедленное предоставление великому князю Литовскому, Витовту, королевской короны…