Книга Записки фельдшера - Олег Врайтов

— Милицию вызвать, может? — виновато спросил Серега.

— И что? Они приедут, он сделает морду кирпичом — мол, ничего нет, бабка по старости лет дурит, паспорт покажет. Все! Наряд уедет, что потом?

— Убьет, — также тихо пробормотал я.

Слово эхо моих слов, сверху раздался крик бабули:

— Помогите! Помогите, убивают!!

Мы с Серегой, не сговариваясь, сорвались с места, прыгая через три ступеньки. Останавливающий крик Анны Викторовны мы проигнорировали.

Да черт с ним, с законом, черт с ними, с должностными инструкциями, в конце концов!

Нас на пятом этаже встретила торопливо ковыляющая нам навстречу бабушка, держащаяся за плечо — ворот домашнего сарафанчика был разорван, а на дряблой шее тянулась свежая, набухающая бусинами крови, царапина.

— С-сука, — процедил Серега, бросаясь к двери. Как оказалось вовремя — наш друг в этот момент пытался прикрыть ее изнутри. Но опоздал — Серегины сто с лишним килограмм вошли в контакт с дерматином, отшвыривая Рачкина внутрь прихожей. Мы ворвались за ним — Серега, уже не тратя времени на слова, ударом ноги в грудь швырнул дебошира в комнату, а я, влетев следом, согнул его вдвое ударом в солнечное сплетение и от души заехал ему локтем между лопаток, бросая на затертый линолеум пола.

— Лежать, ублюдок!!

Выдернутая мной из кармана вязка захлестнула небритый кадык клиента и натянулась, заставив его захрипеть. Серега вспрыгнул сверху на него, придавливая весом к полу и не давая вырваться. Шесть секунд — и Рачкин, дернувшись, обмяк. Я ослабил вязку, впрочем, не убирая ее.

— Кажется, обгадился, — потянув носом, сказал мой напарник.

— Ничего, отстирается.

Минуту спустя наш клиент очнулся, испуганно поводя глазами. Я бы не хотел так очнуться — лежащим на полу с заломанными назад руками, натянутой петлей на шее и с Серегиным кулачищем перед носом.

— Ре… ребята, вы чего? Вы чего?

— Мы чего? — вздрагивающим от ярости голосом спросил Серега. — Мы чего, мразь ты вшивая?

От пощечины, которую он ему залепил, зазвенел воздух.

— Мужики, да я понял, понял!! — заорал Рачкин. — Понял все, не на…

Вторая оплеуха оборвала его вопль. На щеке у него расплылось красное пятно.

— Не ори, люди спать ложатся, — посоветовал я. — Заткни хайло и слушай, что умный человек скажет. Перебьешь — будет больно. Усек?

Клиент торопливо закивал, насколько позволяла вязка на шее.

— Тогда слушай меня, Срачкин, — шипящим голосом, специально отработанным для подобных случаев, произнес Серега. — Если ты хоть когда-нибудь, хоть раз в своей жалкой жизни тронешь мать — мы тебя тут и похороним. И, поверь, спишем все так, что ни один суд не прикопается. Ты мне веришь?

— Верю… верю, мужики, пустите…

— Очень хорошо, что веришь. Мы тебя пустим — не до утра же с тобой сидеть. Но упаси тебя бог, если мы снова приедем и увидим, что ты маму обижаешь — так искалечим, что гробовщик испугается.

— Да поня…ооооуууу!

Хороший пинок по ребрам закончил Серегину речь. Я, выдернув вязку, схватил Рачкина за шиворот, с натугой приподнял его и пихнул в сторону дивана.

— Тогда лег и лежи, скотина. Живо!

Клиент по-черепашьи забрался на диван, с опаской поглядывая на нас. Мы, напоследок злобно зыркнув на него, вышли.

— Встряли мы, Антоха, — вполголоса произнес напарник, выходя в коридор. — Викторовна загрызет сейчас.

— И хрен с ним, — беззаботно отозвался я. — Ты жалеешь?

— Не-а!

— Вот и я…

У двери нас ждала бабуля, трясущимися руками схватившая нас за форму.

— Мальчики… мальчики…

— Все, мать, не переживай, — смущенно сказал Серега. — Воспитательную работу провели, все будет хорошо.

— Да он же меня убьет, мальчики…

— А, правда, Сереж, — поднял брови я. — Как насчет контрольного замеса? Чтобы третий раз не подниматься?

Мы переглянулись. Кивнули. Слегка подтолкнули бабушку к двери.

— Входите, мы войдем за вами, но тихо, — прошептал я ей. — Давайте.

Хромая, старушка вошла в прихожую. Мы проскользнули следом на носках и замерли у шкафов. Я мотнул ей головой — иди, мол.

— Дверь закрой! — донесся из комнаты до нас голос Рачкина. Голос совершенно другого человека — наглого, злого и очень уверенного в себе. И следа нет от недавней покорности. Я толкнул дверь, до щелчка замка. Старушка все стояла в прихожей, не решаясь войти.

— Это ты их вызвала, тварь?! — взревел наш пациент, появляясь в дверном проеме с занесенным кулаком. И увидел нас.

— Фраза ваша некорректна в корне, товарищ, — ласково улыбнулся я. — Слово «тварь» лишнее.

Рачкин завопил, но было поздно — бежать ему было некуда, а сопротивляться он, видимо, постеснялся — бить двух здоровых парней совсем не то, что бить слабую беззащитную старушку. Ровно через две секунды он снова оказался на полу, воющий и осыпаемый градом ударов. На сей раз мы с Серегой не скромничали в средствах воспитания. Остановила нас Анна Викторовна, вошедшая через минуту после инцидента.

— Хватит, — сухо сказала она, ставя брошенную Серегой в подъезде сумку на пол. — Я наряд вызвала, скоро обещали быть.

В ожидании наряда мы затолкали хулигана в угол, заняв позиции по бокам от него, а врач занялась царапиной на шее плачущей от страха бабули.

Милиция приехала довольно быстро — через десять минут. Постучав в дверь, тут же вошел широколицый паренек в форме, украшенной лейтенантскими погонами, с черной папкой под мышкой.

— Сашка? — удивился я. — Какими судьбами?

— Служба такая, — усмехнулся Саша, пожимая мне и Сереге руки.

Сашка очень долго работал на «Скорой помощи» фельдшером, и именно на психиатрической бригаде, пока его не сманили большим окладом жалованья в милицию. С тех пор он обрел полуязвительное прозвище, данное Серегой, — «Медикамент». Дескать, и медик, и мент, два в одном.

Годы служения правопорядку не пошли Александру во вред — щеки его залоснились и приобрели округлые формы, он отрастил пузико, которое не скрывала форменная рубашка. Видно было, одним словом, что он нисколько не потерял, сменяв охрану общественного здоровья на охрану общественного правопорядка.

— Этот мужчина избивал свою мать на момент приезда бригады, — ледяным тоном прервала наш обмен приветствиями Анна Викторовна. — Мои фельдшера были вынуждены принять… меры воздействия.

— Да, Анна Викторовна… — начал была Сашка, но был остановлен коротким жестом ее руки и особым образом поджатыми губами. А уже кто-кто, а он, отработавший с Викторовной шесть лет, знал нюансы ее настроения.