Книга Маленькие дети - Том Перротта

— Очень интересная борьба, — ехидно усмехнулась Мэри-Энн. — Прыгать в постель к каждому мужчине, который из вежливости проявил к ней внимание.

— Она проигрывает в конце, — признала Сара. — Но в ее бунте есть что-то прекрасное и героическое.

— Очень удобная позиция, — сухо заметила Мэри-Энн. — Теперь каждую женщину, изменяющую мужу, можно считать феминисткой.

— Дело не в измене. Дело в том, что она отказывается быть несчастливой и ищет альтернативу.

— Наверное, я ничего не поняла в этой книге, — с напускным смирением призналась Мэри-Энн. — Мне госпожа Бовари показалась просто жалкой дурочкой, предлагающей себя за бесценок. Неужели она действительно думала, что такой мужчина когда-нибудь согласится убежать с ней?

Сара не смогла сдержать улыбки. Только вчера они с Тоддом впервые заговорили вслух о возможности развода. Сара очень осторожно произнесла это слово, после того как Тодд рассказал ей, какой ужасной оказалась суббота, проведенная на пляже, как они с Кэти все время ссорились и каким безрадостным и неустойчивым стал казаться ему их брак. «По-моему, у нее кончается терпение», — грустно признался он. «Я собираюсь разводиться с Ричардом», — ответила Сара. А потом они занимались любовью, нежно и как-то осторожно, будто старались вникнуть в смысл того, что только что сказали друг другу.

— Проблема госпожи Бовари заключалась не в том, что она изменяла мужу, — со спокойной уверенностью заявила Сара. — Ее проблема в том, что она изменяла ему с мужчинами, которые были гораздо слабее ее. Она так и не встретила партнера, достойного ее героической страсти.

Мэри-Энн печально покачала головой, словно жалея Сару, но остальные дамы просто сияли от удовольствия, радуясь, что услышали столь неожиданную и интересную трактовку. Сара отхлебнула вина, купаясь в лучах своей новой славы. «Может, мне стоит вернуться в аспирантуру?» — подумала она. Жозефина подняла руку:

— А теперь не могли бы мы вернуться к вопросу о сексе?

Первое свидание

Ронни оказался гораздо сговорчивее, чем считала Мэй. В шесть тридцать он уже был готов, успел побриться и принять душ и выглядел очень неплохо в своих бежевых «докерах» и рубашке поло с пальмами, которую они с Бертой выбрали для него на распродаже в «Маршалл». Волосы были причесаны, ботинки начищены, и, если бы не очки с чересчур толстыми линзами, которые к тому же как-то криво сидели на переносице, — Мэй уже давно уговаривала его перейти на контактные линзы, — он казался бы ничем не хуже других.

— Ты чудесно выглядишь, — одобрила она. — Девушка не будет разочарована.

— Подожди еще, как она обрадуется, когда узнает, за что я получил срок, — передразнил Ронни ее чересчур жизнерадостный тон. — После этого она уж никак не сможет мне отказать.

— Я не думаю, что сейчас тебе стоит вдаваться в подробности. На первый раз достаточно просто поболтать о всяких пустяках.

— Правильно. Например, я мог бы рассказать ей, из-за чего никак не могу устроиться на работу и почему моя фотография висит на каждом столбе.

— Не надо спешить, милый. Поговорите о погоде, о любимой еде, о всяких программах по телевизору. Если вы с первого раза понравитесь друг другу и начнете встречаться, тогда можно будет рассказать ей… ну, обо всем остальном.

— Я постараюсь. — Ронни возбужденно потер ладони, будто ему не терпелось приступить к работе. — Я обрушу на нее все свое обаяние. Оно меня еще никогда не подводило.

Мэй предпочла промолчать. Она не могла винить мальчика за то, что он так нервничает; она и сама нервничала. Насколько Мэй знала, это было первое настоящее свидание в жизни Ронни. Она невольно вспомнила о том волнении, которое охватывало дом, когда Кэрол впервые начала встречаться с мальчиками, о том, какая бурная деятельность развивалась, если кто-нибудь из кавалеров приглашался на обед, о том удивительном чувстве, которое Мэй испытывала в день выпускного бала, когда ее маленькая девочка вдруг превратилась в настоящую принцессу. У Ронни ничего подобного не было. Он вечно прятался в своей комнате, запирался там на ключ и занимался бог знает чем.

— Опаздывает, — заметил он, вглядываясь в красные цифры на панели видеоплеера. — Может, струсила в последний момент.

— Потерпи, — попросила его Мэй. — Наверное, она просто попала в пробку.

* * *

Объявление сработало прекрасно, и уже в первую неделю на него пришло двадцать семь откликов. Берта пыталась приписать этот успех себе, утверждая, что решающим фактором оказалось именно добавление слова «привлекательный», но Мэй-то знала, что дело было вовсе не в этом. Ронни вслух зачитывал ей все письма, и почти в каждом из них цитировалась строчка: «Конечно, я не идеален, но не потребую этого и от вас». Судя по тому, какое количество женщин обрадовались отсутствию этого требования, можно было заключить, что большинство мужчин желали знакомиться только с безупречными красотками.

«Я слишком полная, — говорилось в первом же письме, — но у меня в душе огромные запасы любви, которыми я хочу поделиться. Надеюсь, вы дадите мне шанс». Другая корреспондентка упоминала о двух шрамах на месте ампутированных молочных желез. Третья подробно писала о безуспешной борьбе с нежелательными волосами на лице: «Я пробовала электролиз, но это такая адская боль! После этого я решила, что надо научиться принимать себя такой, какая я есть, а прочитав ваше объявление, подумала, что вы отнесетесь ко мне с сочувствием и уважением, которого я заслуживаю».

— Матерь божья! — Ронни порвал письмо на кусочки с характерной для него тщательностью. — Только этого мне и не хватало. Бородатой бабы.

У Дженни была очень плохая кожа. У Патриции — такой целлюлит, что она скорее согласилась бы умереть, чем показаться в купальнике на людях. Диана страдала редким женским облысением. Анжела из-за больных ног едва могла передвигаться. У Шэрон часто болела голова, и тогда ей казалось, что в череп вонзаются тупые спицы. Мир просто кишел несовершенствами.

— Это какое-то шоу уродов, — ворчал Ронни. — Их всех надо в цирке показывать.

Мэй очень не любила, когда он так говорил. Ей нравилось думать, что у мальчика доброе сердце и что собственные страдания, по крайней мере, научили его сочувствовать страданиям других. И все-таки иногда в нем чудилась холодная жестокость, которая пугала ее. Одна из женщин вложила в письмо свою фотографию: она стояла в каком-то парке под колесом обозрения и держала в руках большой кокон сахарной ваты. Мэй решила, что женщину можно было бы счесть хорошенькой, если бы не выпирающие передние зубы. Ронни, держа карточку на весу, кончиком сигареты прожег в ней дырку как раз в том месте, где было лицо.

— Так-то лучше, — заявил он. — Небольшая косметическая операция.

Очень быстро из толстой пачки писем он отобрал трех финалисток: Арлен — разведенку с тремя детьми, двое из которых страдали тяжелой формой аллергии на продукты из арахиса; Джину — «мне скоро сорок, но в душе я еще подросток», «обожающую» мини-гольф; и Шейлу, которая «слишком долго находилась во внутренней изоляции», а теперь делала попытку «выбраться из своей раковины и опять начать общаться с людьми».