Книга Пантера: время делать ставки - Наталья Корнилова

Ольга сменила тактику молниеносно. Вместо того чтобы препятствовать мне достать меч, она швырнула в меня своим щитом и угодила точно в гребень шлема. Вам когда-нибудь били по голове металлическим подносом из советских столовых, таким увесистым, словно его изготовили на танковом заводе? Вот и мне — нет. А ощущение было примерно такое, что мне врезали целой стопкой таких подносов. Я перевернулась на спину, перед глазами неистово пульсировало, но у меня хватило еще сил и ловкости выставить перед собой щит и синхронно ударить ногой, когда Ольга возникла надо мной и взмахнула мечом. Удар попал ей в голень, и ее счастье, что он вышел скользящим, иначе кость пошла бы на излом.

Но и скользящего хватило для того, чтобы она потеряла равновесие и грохнулась прямо о щит. Ох, и тяжелой она мне показалась! Я напрягла все усилия и смахнула полуоглушенную соперницу с себя.

Она растянулась рядом со мной, и я услышала, что она пробормотала:

— Ты… полегче! Ты должна… ты должна проиграть!

— Как бы не так, — ответила я немногим громче и вскочила на ноги. С некоторым замедлением, которого мне, впрочем, не хватило, чтобы ее ужалить, Ольга тоже поднялась на ноги. Ее лицо было искажено.

С лож слышались подбадривающие и негодующие крики. Кто-то требовал замочить «беленькую» немедленно. Не дождетесь! И вы, Родион Потапович, не дождетесь!

Следующие три минуты мы танцевали на арене друг против друга, уже совершенно придя в себя и теперь демонстрируя всю пластику, все совершенство своих тел. Равенство сил не поколебалось парой-тройкой выпадов и рубящих ударов с обеих сторон. Я поняла, что тогда, в первую нашу встречу в тренажерном зале Гены Благовещенского, Ольга не показала всего, на что способна.

Время от времени я поворачивала голову и смотрела на Ованесяна, развалившегося в своей ложе. Думаю, мне в самом деле не составило бы труда попасть в него дротиком, как смогла это сделать одна из пяти тех девушек…

А Родион стоял в своей ложе, приложив руку к щеке. Или он… говорил по телефону?

Вскоре мы уже не без труда переводили дыхание. Туники липли к телу. Воздух свистел, разрываемый в клочья. От постоянной смены под ногами цветов арены нарушалась координация и ориентировка в пространстве. Такое не могло продолжаться бесконечно. Кто-то должен был ошибиться.

И это сделала Ольга.

Она слишком далеко отставила в сторону свой меч, стараясь вывести себя из сферы досягаемости, и тут я бросилась на нее и, развернувшись в воздухе, ударила ногой по щиту, а мечом — по руке Ольги. Она успела отдернуть кисть, удар пришелся на перекрестье рукояти. Меч упал на пол, я перекинула свое оружие из одной руки в другую таким молниеносным движением, что в жирных VIP-ложах кто-то рыхло охнул от восхищения, и произвела длинный колющий выпад в корпус соперницы!!

Непостижимо, но Ольга еще успела закрыться от моего меча щитом, выставила вперед защищенный металлическим налокотником локоть — но я перехитрила ее. Я развернулась к ней спиной и, упав на арену ей под ноги и изогнувшись «березкой», ударила ее в грудь сложенными вместе ступнями. Элемент восточных единоборств в сочетании с акробатикой принес успех: ее откинуло метра на три, она потеряла щит и один из налокотников. Из всего вооружения при ней оставался только шлем.

Я сделала два шага и оказалась над ней. Меч скользнул по тунике и застыл в ложбинке между ключицами.

— А ты сказала, что я проиграю! — вырвалось у меня.

По арене заструились оранжевые сполохи, лучи светового шоу зашарили по вяло шевелящейся Ольге, а потом перекинулись на меня. Голос ведущего прогремел:

— Граждане! Ваше слово! Даруем ли мы побежденной жизнь или отдадим ее в красные лапы смерти?

Этот паразит, сидевший в своей комментаторской кабинке, как червь в прогрызенном яблоке, еще и прибегал к поэтическим метафорам! Я подняла глаза и обвела взглядом ложи, задержав взгляд на Храмове. Он смотрел не на меня, не на арену, не на соперницу у моих ног, он смотрел на Ованесяна, который, по его расчетам, должен был уже быть мертвым.

И этот предательский взгляд выдал Храмова с головой. Если я еще и сомневалась, то теперь все было ясно. Геннадий сказал правду: заказчиком был Михаил Храмов.

* * *

Я произнесла это так тихо, что едва ли мои слова могли услышать зрители даже ближайших лож, хотя они находились не более чем в пяти метрах от меня:

— Ну что, Оля, кажется, ты проиграла.

— Ты… ты не то делаешь, — пробормотала она. Глаза ее мутно ворочались в глазницах, было видно, что боль и общее потрясение еще не миновали.

Я встала на одно колено, не убирая меча с ее груди, и ответила:

— Со мной — это тебе не с Храмовым трахаться. Кстати, он, кажется, недоволен, что я тебя вот так на лопатки… Он предпочитает сам тебя на лопатки укладывать, да чтобы помягче было, а не на эту чертову арену!..

— Храмов… его…

— Он, кстати, на тебя поставил, — ядовито продолжала я, — так что, вероятно, досадует. У него вообще много поводов для досады сегодня будет.

— Вот это верно, — слабо проговорила она, уже ощутимо шевельнувшись, — правильно… Да убери ты от меня свою железку… еще заколешь, курица!

— Курица? А ведь еще недавно я была утка. Подсадная. Какое несоответствие, а?

— Ты — не утка, — сказала она, приподнимая голову в шлеме. Из-под него вытекала тонкая струйка крови. — И даже не курица. Ты — овца! Что ты… творишь? Ты же все сорвешь…

— Я ничего не сорву! Вот этот придурок, древнеримский комментатор, который орет на весь зал, он, наверное, сорвет голос. Хотя глотка у него луженая.

«Древнеримский комментатор» тем временем продолжал усердствовать, взывая к членам клуба. Пять или шесть милосердных граждан решили даровать Ольге жизнь, тогда как все остальные, рассерженные, надо думать, ее неэстетичным падением, приговорили ее к смерти.

Мне оставалось только нажать на рукоять меча — и лезвие пришпилит мою соперницу к арене, как бабочку к картонному листу энтомолога.

Я повернула голову и вдруг натолкнулась взглядом на моего босса. Он встал на своем месте и, перегнувшись вперед так, что едва не вываливался из ложи, усиленно жестикулировал. Я не успела разобрать, что, собственно, он хочет мне сказать, потому что лимонные лучи прожекторов и софитов сменились лучами багрово-красными, алыми, а под ногами словно разлилось пурпурное море. Спецэффекты шоу, как всегда, великолепные, и голос ведущего, захлебывающегося на ломаной латыни: «Morituri te salutant!», помешали мне понять смысл жестов Родиона. Что же, я должна убить Ольгу? Это же будет фарс, мерзкий, фальшивый, и…

Продолжить цепочку мыслей мне было не суждено. Ольга выскользнула из-под моего меча, как змея. Ударом ее колена меня отбросило в сторону. Следующим ударом она вышибла у меня меч и, как тогда, в тренажерном зале, зажала мне шею в жестоком захвате. Мы покатились по арене. «Древнеримский комментатор» зашелся в вое. Зрители вскочили со своих мест, наблюдая за схваткой. Их лица слились у меня перед глазами в одно кривляющееся, грохочущее, скалящееся лицо, многоглавый и многорукий калейдоскоп-дракон!