Книга Сад чародея - Геза Чат

1) Страх перед роскошествами пештской жизни и тяга к ним.

2) Чувствую себя больным, а работать все равно надо. Боюсь работы.

3) Не люблю энергичных и слишком ловких друзей, которые пишут легко, небрежно и кувыркаются как хотят, пока я отдаю своему искусству собственную кровь и мозг.

На сегодня, 29 января, назначено мое переосвидетельствование. К моей великой радости утром пришел Дежё. Заглянул проведать. Мило поболтали. Он проводил меня. Я получил годовую отсрочку от службы. То, к чему стремился. Совсем увольняться из армии не хотелось бы. Зачем отказываться от офицерского звания до окончания войны.

[…] С Дежё было очень хорошо. Как он талантливо и спокойно рассказал, что творится дома и в Сабадке. Недостаток его в том, что еще зелен, не умеет отличить в своих планах реальное от воздушных замков, неосуществимых и даже беспредметных проектов. Напр., хочет научно и литературно, на «психологической» основе разработать теорию запахов и внедрить новую культуру наслаждения ароматами. Красиво, но психологии здесь особенно не развернуться. Реальный план и программа: смешивать изысканные, уникальные ароматы и воспитывать понимающую, самоотверженную публику. То, что мы ищем в аромате тонкую связь с женщиной, дело не новое, но дальше там разрабатывать нечего! Отличительные признаки вывести невозможно, ведь существует так много женских запахов (по моему мнению, можно обозначить восемь-десять типов, и лучший запах — у диатезных, склонных к потливости блондинок), но они обладают ценностью лишь в том случае, если с осязательным впечатлением связано красивое женское лицо и воспоминание.

5 апреля. Старая карга Сёллёшне (наша параноидальная квартирная хозяйка) устраивает отвратительные скандалы. Все ее раздражает. Собачий лай, собачье дерьмо, горничная, которая ходит через ее комнату, наши голоса, тот факт, что мы живем и зарабатываем себе на жизнь. На редкость мерзкая и вредная баба. Надо ее запечатлеть — задействую в каком-нибудь романе.

13 апреля. Кроме прочего, читаю теккереевского «Пенденниса». Качественная книга. Чрезвычайно сознательное, благородное, высокого уровня произведение, и юмор у автора первостатейный. Недостаток — Теккерей совершенно игнорирует, замалчивает первые этапы половой жизни Пена. Английское благоразумие.

Правда, однако, что мы многому можем у англичан научиться. Сознательности и способности к рациональному выбору. Стремлению к обогащению и красивой, упорядоченной жизни. Обзавестись имуществом! И у них там это легко выходит, как посмотришь, но в Венгрии — совершенно иначе.

Вечером был сердечный приступ. В течение полутора часов чувствовал себя ужасно. По ощущениям, с Божьей помощью и верой в нее, удастся достичь большого прогресса в борьбе против Отравы. […]

Как психолог, философ и знаток человеческой натуры [Теккерей] стоит выше Диккенса. Даже Флобер не прозревал людей лучше него. Теккерей смотрит на них как врач. Жаль только, слишком сдержанный. Жаль. Пен, несомненно, — сам автор. По большей части, как минимум. В описании личности Лауры ему удается выразить самые простые и, в то же время, крайне сложные вещи. Человек, способный настолько вжиться в сознание и тело женщины, должен обладать женской душой, быть бисексуальным.

19 апреля. В качестве курьеза и из писательского интереса позвал для консилиума доктора Варманна, которого здесь все презирают и считают плохим (недалеким) врачом. Он и вправду оказался глуп. Жертва книг, науки и погони за деньгами, карьерный неудачник. Жалко его бесконечно, но и оценить было за что. Напр., он сразу заметил, что мои взгляды на туберкулез — это нечто новое и интересное, мол, он их не признает, но внимания они заслуживают. Варманн — врач-теоретик! Книжный червь. […]

2 июня. Днем было тепло. Примерно в 3 часа пополудни сидел над врачебным журналом и говорил себе: сегодня плохое число. 1916+6+2=8+6+2=7… Какое потрясение уготовила мне судьба сегодня? Ведь что-то должно случиться! А, ничего не будет. Откуда. Хоть сегодня семерка выходит, все равно будет хороший день. Так сам себя убеждал. После обеда хотел позвонить в Тететлен, чтобы присылали машину с утра, если хотят меня вызвать, потому как днем, в такую жару у меня нет настроения к ним ехать. — Вдруг сообщают, что позвонить уже нельзя, но есть срочная телеграмма для меня.

— Откуда?

— Из Сабадки!

— Прочтите, пожалуйста! (Я был в потрясении. Явно насчет бабушки! Вдруг резко ухудшилось состояние?!..)

Главврач Фёльдеш. Бабушка в 3 часа умерла. Дежё.

Горечь сдавила грудь. Попрощался с Фодором, который тут же начал расспрашивать о возможном наследстве, и пошел домой. Страшно теснило в груди. Закашлялся, будто рыбной косточкой подавился.

Вечером в 12 выехали в Шапру.

3–6 июня.

[…] Вечером пришли к бабушке. Труп уже сильно изменился.

Увидев останки дорогой моему сердцу женщины, я расплакался. Сколько добра и любви она дала мне!

[…]

Похоронили любимую бабушку. Навестили могилы — Гроси и мамину. Потом домой. Поздний ужин, втроем, в 10 вечера. С отцом и его «наложницей» виделись только в 9. И то мельком. Они прекрасно могли меня видеть. Мы как раз в это время вышли от Дечи. А они перешли на другую сторону улицы, неподвижно глядя перед собой. Мачеха — выпятив живот, в короткой юбке, отец — в светлом костюме и желтых ботинках, точно старый повеса. Почувствовал жалость, отвращение и презрение к нему — настолько он опустился. Жить с сознанием того, как дурно и бессовестно ты поступил с собственными детьми недостойно приличного человека.

[…]

И в 2 часа ночи добрались до дома. Только тут мы по-настоящему ощутили нашу потерю, которую прежде не чувствовали из-за усталости. По двадцать раз на дню вздыхаем: бедная, дорогая наша бабуля! Я же обращал свои упреки к Богу:

— Господи, отчего ты не услышал меня! Почему не позволил попрощаться с дорогой бабушкой единственной из тех, кто породил меня и при том искренне, всем сердцем любил. […]

Письма

ПИСЬМА ЖЕНЕ

21 августа, 3 часа пополудни

Письмо шестнадцатое

Сладкая моя Ветчинка![30]

Очень тебя прошу, веди дневник, как это делаю я, чтобы потом, когда вернусь домой, мы бы могли сравнить наши записи. (Даст Бог!.. — моя женушка стала верующей? — как приятно было это прочесть; чувствую, так твои молитвы действительно будут чего-то стоить — и не малого. Молись за меня, Ветчинка моя.)

Зачем я тебя прошу об этом? Я сейчас заново переживаю особые дни своей жизни. То и дело мысленно возвращаюсь к давно прошедшим дням, и живу в них с утра до позднего вечера. Прошлый раз заново пережил время, проведенное в Штубне[31], — как раз тогда была наша годовщина. (Помнишь ли о ней?) А сегодня, например, я перенесся в один волшебный день осени 1912-го, который мы провели вместе с 10 утра до 10 вечера у тебя. Олечка! Испытываешь ли ты похожие чувства? Напиши честно. После воспоминаний думаю о будущем и заранее проживаю в мыслях день в Будапеште поздней осенью этого года, который случится в хорошей пештской квартире, в солнечном согласии и приподнятом настроении. Когда думаю о этом, не могу понять, как могло случиться, что мы с тобой ссорились? Даже если бы это произошло один раз? Рассуждая дальше, предпочитаю винить во всем себя, повторяю, что мой ангел, Оленька, не была виновата, ведь она всегда хотела только добра.