Книга Империя Наполеона III - Андрей Смирнов

После поездки по провинциям Луи-Наполеон окончательно решился на восстановление империи и принялся за работу. В своем послании к Сенату от 4 ноября он прямо заявил, что «восстановление империи служит для народа гарантией его интересов и удовлетворением его справедливой гордости. Оно положит конец эре революций и укрепит завоевания 1789 года. Оно удовлетворяет его справедливую гордость, ибо, свободно и разумно восстанавливая то, что вся Европа ниспровергла тридцать семь лет тому назад силой оружия среди несчастий нашего отечества, народ благородно мстит этим за свои поражения, не принося никого в жертву, не угрожая ничьей независимости, не нарушая всеобщего мира…»{368} Эта речь в Сенате со всей очевидностью показывает, что Луи-Наполеон видел в империи единственно возможный выход из политического тупика, в котором оказалась Вторая республика. Он предлагает ее восстановление на новой основе, отличной от Первой империи. Луи-Наполеон неоднократно подчеркивает, что империя — это прежде всего мир, воплощение мечты французов о национальном единстве, покоящемся на принципах справедливой и сильной власти.

Новый плебисцит, на котором должна была решаться судьба империи, был умело подготовлен триумфальным путешествием по центральным, юго-восточным и юго-западным департаментам, которые были охвачены волнениями после переворота 2 декабря. Плебисцит был предложен в следующих терминах: «Народ хочет восстановления императорской должности в лице Луи-Наполеона Бонапарта, с наследственной властью по прямой линии, легитимной или усыновленной, и дает ему право самому устанавливать порядок наследования престола семьей Бонапартов, так как это предусматривает сенатус-консульт от 7 ноября 1852 года». Ответ был практически единодушен — «за».

Несмотря на происки легитимистов и орлеанистов, 76% от общего числа избирателей проголосовали за установление империи. Отчеты должностных лиц подтверждают силу народной поддержки Луи-Наполеона. Так, в Шампани и в Арденнах успех социалистов на муниципальных выборах в августе 1852-го совпал с массовым голосованием в поддержку установления империи. Прокурор Руана констатировал аналогичные манифестации и считал, что бонапартизм стал единственной защитой против социализма. Шахтеры Луары также выступили в поддержку принца под впечатлением его недавнего визита в эти края, в то время как буржуазия Лиона настороженно отнеслась к идее провозглашения империи. На востоке Аквитании население рабочих кварталов и «красные» кантоны активно голосовали за восстановление империи. Только средиземноморский юг Франции был исключением в голосовании, хотя и здесь процент проголосовавших «за» был достаточно велик. Так, в департаменте Эроль последствия репрессий давали о себе знать в небольших городках, и поэтому часть населения без энтузиазма отнеслась к инициативе принца-президента{369}.

Народная поддержка так же выражалась в демонстрациях и проявлениях радости во время плебисцита и официальных церемоний по случаю установления империи. Префект Лэна утверждал, что никогда никакой национальный праздник не вызывал такую бурю народного энтузиазма. Так же обстояли дела в Луазе, Изере, Кантале и Верхней Луаре, где народ приветствовал Наполеона III, с именем которого он связывал свои надежды и ожидания. В свою очередь, никогда еще местные муниципалитеты не были так щедры в раздаче денег бедным, что соответствовало духу праздника и создавало атмосферу национального единения{370}. Не отставали от метрополии и колонии. Так, управитель Реуньона поздравлял Луи-Наполеона с принятием титула императора и писал, что «население Реуньона восторженно встретило восстановление империи и приветствовало наступление эры надежд и спокойствия»{371}. Это был настоящий праздник также и для бывших военных, ведь 1852 год стер унижения 1815 года и последовавшей затем оккупации Франции союзниками.

Еще раз подчеркну, что сведения о восторженном одобрении установления империи многочисленны и типичны для других регионов Франции. Интересные факты констатировал в своем очередном послании Яков Толстой: «Плебисцит (по поводу провозглашения империи. — Прим.авт.) назначается на 21 и 22 ноября, и возобновление сессии. Законодательного корпуса состоится 25-го того же месяца, с тем чтобы заняться проверкой голосования. Но все предусмотрено заблаговременно, и приняты меры к устранению какой бы то ни было оппозиции и к подмене бюллетеней с «нет» — бюллетенями с «да», если только цифра этих последних не достигнет по меньшей мере семи миллионов голосов»{372}. И хотя власти приняли все меры, чтобы обеспечить себе победу на плебисците, как об этом писал Яков Толстой, нет никаких оснований сомневаться во всенародной поддержке, оказанной режиму.

Первого декабря император обратился к Законодательному собранию, в котором объяснял свое намерение принять титул: «Таким образом, титул Наполеона III не является одной из династических претензий… это честь, оказываемая легитимному правительству, которому мы обязаны своими самыми славными страницами нашей современной истории. Мое правление не ведется с 1815 года, а датируется сегодняшним моментом, когда вы скажете мне результаты голосования»{373}. Империя, таким образом, должна была стать продолжением, а не разрывом со всем тем, что произошло с 1815 года, включая все международные договора и обязательства, включая статьи, навсегда запрещавшие реставрацию Бонапартов во Франции. Эти статьи, как уже говорилось, оставались в силе, и Луи-Наполеон стал императором с молчаливого согласия европейских держав, которые видели в нем гаранта порядка и спокойствия в стране, доставившей много хлопот великим державам. «В общем ожидали, — замечает Яков Толстой, — что будущий император не назовет себя Наполеоном III: считали, что у него больше здравого смысла, чем тщеславия, и что он откажется от этого ребячества, так как, конечно, царствование Наполеона II было фиктивным и в то же время отменяющим постановления всех европейских государей, собиравшихся на конгрессе. Но, по-видимому, он остался глух ко всем советам и ставит выше всего свою всемогущую волю»{374}. Сам Николай I спокойно отреагировал на установление империи, поскольку видел в ней гарантию от новых революций, в то же время отказывая Наполеону III в обращении «брат мой», принятом в переписке между монархами.

Итак, ровно через год после переворота, 2 декабря 1852 года, Вторая республика уступила место Второй империи, а принц-президент был провозглашен императором Наполеоном III. В результате институты парламентской демократии (законодательные палаты, выборы депутатов, политическая печать и др.) уступили место авторитарному стилю правления нового императора. Император жестко подчинил себе аппарат исполнительной власти, начиная с кабинета министров и кончая префектами департаментов и мэрами городов и коммун, был значительно усилен полицейский контроль. Республиканцы в изгнании бросились в атаку против этого нового акта цезаризма, а граф Шамбор умолял народ не предаваться иллюзии, напоминая, что «если гений и слава Наполеона не основали ничего прочного, то его имени и воспоминание о нем менее чем достаточно»{375}. Однако народ в своем большинстве, как об этом свидетельствовали результаты референдума, активно поддержал инициативу принца-президента.