Книга Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

– Да. Вот она, я ее тебе возвращаю. – Беатрис достала книжку из сумочки.

– Ну и что скажешь?

– Я тут ни при чем, – ответила она.

– И больше ничего?

– Сомневаюсь, что это правда.

– Но каким идиотом надо быть, чтобы сочинять такой мрак и приписывать самому себе убийства? – поинтересовался я.

– Не знаю, – сказала она.

– Я тоже.

Мы оба некоторое время раздумывали, словно желая добавить что-то еще. Возможно, лучше всего было вообще об этом не говорить.

– Можно мне прочесть то, что ты нашел? – спросила Беатрис.

– Конечно.

Я протянул ей последнюю записную книжку, и она принялась читать, а я смотреть в окно.

– Прости, это невежливо, – произнесла вдруг она. – В смысле, что я стала читать прямо сейчас.

– Ничего страшного, – искренне сказал я. – Я хочу знать твое мнение.

Беатрис дочитала историю Ги Бастида, то и дело морщась.

– Что ты думаешь? – поинтересовался я.

– Бред какой-то.

– Я больше не верю Бабочке. Что-то изменилось. Как ты и сказала, она просто сочиняет.

– Ты прав. Не думай об этом как о серии убийств. Бабочка написала серию рассказов, – произнесла Беатрис задумчиво.

– Довольно жестокая фантазия, – заметил я.

Я показал Беатрис письмо, направившее меня на Джефферсон-Маркет.

– А ты ей и правда здорово нравишься, – сказала она.

– Наверное.

– Не исключаю, что она безумно влюблена в тебя.

– Я нервничаю, когда ты говоришь о ней в настоящем времени.

– Ты мое мнение знаешь, – произнесла Беатрис. – Кстати, а где твой кот?

Я заглянул под стол, потом посмотрел по сторонам.

– Не знаю. Ушел, наверное.

– Сегодня утром я пять минут отчищала кошачью шерсть с платья, вот и подумала о тебе.

– О господи. Да. У Кота довольно длинная шерсть. Она всюду цепляется.

– Его так и зовут – Кот?

– Да.

– Как тривиально, – заметила Беатрис.

Я немного обиделся и уязвлено произнес:

– Это не мой кот. И не мое дело давать ему кличку. Но нужно же как-то его называть…

– А другие видят Кота?

– Надеюсь, что нет. Потому что тогда люди начнут читать чужие мысли, и никуда от них не скроешься. Все равно что ходить голым по улицам. Вполне естественно, но холодно и неуютно.

Выпив по две кружки пива, мы вышли и побрели наугад.

Я вдруг ощутил усталость и голод.

– Хочешь, зайдем куда-нибудь поесть?

– Да, давай.

– Ты знаешь, где можно поесть суши?

Беатрис улыбнулась.

– Пойдем.

Через несколько минут мы пришли в крохотный японский ресторанчик и заказали маки`, суши, сашими и пиво в бутылках.

– Маки всегда наводят меня на мысль о низеньких деревьях и французском Сопротивлении, – поделился я.

– Почему?

– Потому что французские дезертиры и бойцы Сопротивления всегда прятались в таких низеньких лесах, которые называются «маки» – они были очень густые, и никто их там не мог найти, поэтому «уйти в маки» стало значить «уйти в партизаны».

– В каком смысле низенькие? Как брокколи? Как бонсай?

– Нет, примерно три метра в высоту. Или четыре. Не знаю. Я никогда не бывал в маки. Это очень опасно – можно заблудиться, и, наверное, там полно диких кабанов. Маки похожи на джунгли, только деревья небольшие.

– Низенькие, но выше брокколи.

– Да.

– Прекрасно. А то я с трудом представляю, как люди убегают и теряются среди брокколи. И где растут эти леса?

– На юге Франции. Кажется, в районе Авиньона. Я один раз видел их из окна поезда. Они как океан.

Беатрис ненадолго задумалась.

– Я хочу вернуться к дому 15 на Чарлз-стрит, – сказал я.

Выражение ее лица не изменилось.

– Что?

– Я хочу вернуться к дому номер 15 на Чарлз-стрит, – повторил я. – Чтобы поговорить с тем человеком.

– С каким?

– С консьержем. Пойдешь со мной? По-моему, ты хорошо влияешь на окружающих и вносишь ноту позитивного абсурда в любой разговор. С тобой все кажется гораздо менее странным.

– Не могу. Извини. Мне надо домой.

– Ты никогда не остаешься надолго.

– Так живут в Нью-Йорке. Ни одна встреча не длится больше двух часов. Тебе повезло, иногда мы общаемся и по четыре, если я перестаю следить за временем.

– Вы здесь разбиваете день на двухчасовые промежутки?

– Ну, неофициально, но такое уж у меня ощущение. Я бы охотно пообщалась с тобой подольше, но никак не могу.

– Почему?

– Я занята.

– Ну ладно.

Когда мы вышли, Беатрис вновь поцеловала меня в обе щеки.

– Давай созвонимся завтра, – предложила она. – Расскажешь, как дела.

– Хорошо. А ты куда сейчас?

– Туда. – Она указала на другую сторону улицы. – К метро. А Чарлз-стрит вон там. – И Беатрис махнула на восток.

Интересно, она волевым усилием заставляла себя не оборачиваться или же это получилось само собой?…

Когда я вошел в вестибюль дома номер пятнадцать на Чарлз-стрит, консьерж поднял глаза:

– Добрый день.

– Здравствуйте. Не могли бы вы мне помочь? Я ищу информацию об одном человеке, который тут раньше жил. Вы давно здесь работаете?

– Как фамилия? – спросил консьерж, не отвечая на мой вопрос.

– Сасаки.

– А, мисс Сасаки. – Он смягчился и заметно расслабился. – Она умерла несколько лет назад.

– Да, я знаю…

Откровенно врать мне не хотелось, но в надежде чуть больше расположить к себе консьержа я попытался принять такой вид, как будто ее смерть искренне меня огорчила.

– Не могли бы вы сказать, кто проживает в ее квартире теперь?

– Боюсь, я не вправе давать эти сведения без разрешения, сэр.

– Да, конечно. Но скажите, вы знали девушку, которую воспитывала мисс Сасаки – Томоми Ишикава?

– Да, я знал Бабочку. Вы ее разыскиваете?

– Да, она моя подруга. Она вроде как пропала.

– Может быть, она сама того хотела, поэтому я не знаю, вправе ли рассказывать вам что-либо.