Книга Фантомная боль - Олег Рой

Все попытки вытащить ее из раковины, куда она себя добровольно законопатила, терпели крах. Хуже того. Милая, приветливая, ласковая, заботливая Марина при любом намеке на «пора проснуться» превращалась в сварливую мегеру.

Скандал за скандалом, обвинение за обвинением вырастали каждый день из ничего, на пустом месте, именно они были теперь основной жизнью семьи. Никто больше не радовался совместным ужинам и воскресным обедам. Ну да, положа руку на сердце, эти совместные трапезы давно превратились в формальность, но ведь и зоной боевых действий до сих пор не становились. Анжела и Настя – и это, кажется, злило Марину сильнее всего – приняли сторону отца и наперебой уговаривали мать поухаживать за собой. Но это приводило ее либо в бешенство – молоды еще мать учить! – либо в слезливое уныние: что я за несчастная, даже собственные дочери против меня!

Поначалу Андрей Марине сочувствовал: действительно, трудно с бухты-барахты изменить образ жизни и отношение к себе самой. Но запасы сочувствия оказались небесконечны. С каждым скандалом, с каждой претензией («Почему это тебя моя внешность не устраивает? Столько лет устраивала, а теперь нет? Что еще за фокусы?») желание «навести мосты» все уменьшалось и уменьшалось.

В какой-то момент Марина вроде бы опомнилась, записалась в бассейн, начала наконец ходить к косметологам – в шкафчике над зеркалом выстроились ряды баночек, тюбиков и флакончиков, даже скандалить и демонстрировать обиды почти перестала.

Но… время было упущено.

Вздохнув, Андрей позвонил одному из своих адвокатов. Не из тех, кто обеспечивал юридические тылы в его компании, а тому, что помогал – или мог помочь – решить личные проблемы. Правда, и проблем-то такого рода вроде бы не было, но – умный человек готовит сани летом, а о спасательном жилете вспоминает еще на берегу, а не во время кораблекрушения. Кораблекрушение, знаете ли, такая штука, что может случиться даже с самыми осторожными капитанами. Так что есть ли проблемы, нет ли проблем, а хороший адвокат должен быть в запасе. Вроде как завещание впрок написать. И молод ты, и на здоровье грех жаловаться, и вообще… но – похмельный ремонтник, которого ты никогда в жизни не видел, роняет на тебя с крыши гаечный ключ, и… и привет семье. Да-да-да, как писал классик, кирпич на голову никому просто так не падает. Но, поскольку любой человек видит лишь свою собственную жизнь, причем изнутри, не сверху, и об этих «просто так» и «не просто так» ничего не знает, значит, случиться может всякое. Поэтому и завещание пусть лежит в банковском сейфе, и подушка безопасности в автомобиле пусть стоит, и спасательный жилет должен быть приготовлен. Не пригодятся – прекрасно. Но – мало ли. На всякий случай.

Андрей поужинал с адвокатом – весьма, кстати, недешевым, но хорошие специалисты дешевыми не бывают, это аксиома – в небольшом малоизвестном ресторанчике, в отдельном кабинете, разумеется. И дал команду подготовить документы для развода. Не только документы, конечно, а вообще весь комплекс: судью лояльного подыскать и так далее. Чтобы, если придется, можно было проделать эту малоприятную процедуру в мгновение ока, а не трепать себе нервы многонедельным бракоразводным процессом на радость журналистам светской хроники. Нет, это вовсе не означало, что Андрей собирался разводиться с Мариной прямо завтра. Да и вообще не собирался, по правде говоря. Но, следуя тому же принципу «готовь сани летом», подумывал: а вдруг соберусь? Неизвестно ведь, как дальше дело пойдет.

Может, так оно и тянулось бы годами. Тысячи и тысячи семей живут в той же атмосфере: внешнее благополучие, под которым – холодное безразличие всех ко всем. Но Андрея происходящие с Мариной перемены напугали глубже, чем он готов был показать. Даже самому себе. Он заталкивал этот страх в самую глубину сознания, но тот, затихнув на какое-то время, вдруг выскакивал, злобно скалился из зеркала – вот морщинки, видишь? А на висках-то, на висках – ага, седина! И нечего притворяться, что мужчина, как коньяк, с возрастом лишь лучше делается, приобретая благородную выдержку. Это дурацкое утешение придумали те, кому ничего, кроме утешений, уже не остается. Как там говорят? Старики любят давать хорошие советы, потому что уже не могут подавать дурных примеров? Честно, но обидно.

Он отдалялся от жены по причине ее старения, словно старение – это какая-то заразная болезнь. В сущности, наплевать ведь, как Марина выглядит. И вроде бы нет никакой безусловной надобности демонстрировать ее одряхлевшие прелести в том кругу, где он привык общаться, – в кругу успешных, богатых… молодых! Ну да, половина этих «молодых» разменяла шестой, а то и седьмой десяток, но как выглядят! А Маринино увядание – точно первый звонок для него самого, первый осенний заморозок, хрустящий утренним ледком на стылых темных лужах. За ним, может, и будут еще теплые золотые деньки, но никуда не денешься: впереди – только зима. Седая, бледная и мертвая.

Ему надоела даже работа. Зачем?

Он выстроил свой собственный мир, он победитель, его компания процветает, деньги текут рекой… и что?

Тягучий домашний «нейтралитет» казался вязким болотом, только попади – не вырвешься. Липкая жижа ползет все выше, выше, заливается в рот, жадно хлюпает у самых ноздрей, чавкает в ушах… бульк! Растворяйся, дорогой друг, в теплой бесцветной серости!

Пару раз Андрей принял от партнеров приглашение в традиционную мужскую баньку с девочками. Но от гладких юных, безлично ласковых профессионалок тошнило ничуть не меньше, чем от мыслей о подступающей старости. Нет, это не выход. Неужели содержанием жизни теперь так и будет бесконечно разрастающаяся скука и безразличие? Невозможно ведь так жить, тоска заедает!

Но еще хуже было то, что и Марину, как выяснилось, условное перемирие не устраивало, ей хотелось большего. Как-то раз – наверное, уже весной, Анжела как раз готовилась к выпускным экзаменам – она явилась к Андрею в кабинет под каким-то надуманным предлогом. Чаю, что ли, принесла. Из-под нового шелкового халата выглядывало прозрачное кружевное неглиже, халат продуманно распахивался, от тяжелого запаха сладких терпких духов мутило и к горлу подкатывала тошнота. Андрей тогда, отговорившись срочной работой, ловко уклонился от супружеских объятий. Через пару дней «чайная церемония» повторилась. Потом еще раз. Халатик распахивался все более откровенно, объятия становились все настойчивее, работа уже переставала быть аргументом… Андрей начал запирать дверь кабинета. К счастью, стучаться Марина, видимо, считала ниже своего достоинства, так что вечерние супружеские визиты прекратились.

Он, впрочем, понимал, что запертая дверь – не спасение, нужно было что-то решать. Но ломать то, что строилось годами (да ладно, шептал ехидный внутренний голос, строилось ли, скорее уж распадалось), было страшно.

– Андрей Александрович, – безукоризненно интонированный голос секретарши из селектора прервал бесконечные размышления на тему «куда ж нам плыть?». – Максим Петрович на первой линии. Соединять?

– Да, Ольга, конечно. – Он нажал нужную кнопку и снял трубку.

Ольгу он переманил у партнера из дышащего на ладан НИИ. Когда тот сокрушался о потере ценного кадра, Андрей только посмеивался: мол, кормить надо лучше, тогда не улетят. Платил он секретарше вдвое против прежнего места и вдобавок согласился – да что там согласился, сам предложил, чтобы компания выступила для нее гарантом по ипотеке: после неудачного развода Ольга мыкалась с шестилетним сынишкой по съемным квартирам, так что вопрос жилья был для нее самым важным вопросом в жизни. Невзирая на наличие малолетнего «хвоста», Ольга никогда не пренебрегала сверхурочной работой: надо, значит, надо, дело оценивается по результату, а не по часам. Правда, поначалу Андрей в случаях вечерних переработок оплачивал исполнительной секретарше бебиситтера. Но надобность в этом вскоре отпала. Ольга увлекалась исторической реконструкцией, среди ее приятелей была принята логика «хочешь, чтоб было, – возьми и сделай», и, вероятно, поэтому она полагала, что мужик должен расти самостоятельным. Умение развести костер с одной спички, наловить на обед рыбы или, на худой конец, вымыть пол и сварить картошку считалось ею для «нормального человека», хотя бы и первоклассника, само собой разумеющимся.