Книга Война за империю - Евгений Белаш

— Я понимаю

— Если у Вас есть какие-то органические изменения кровообращения мозга… то, может быть, в клинике Бурденко за них возьмутся.

— Может быть?

— В мозгу есть зоны, относительно доступные хирургу — и абсолютно недоступные.

— Во втором случае я буду ходить с миной замедленного действия в голове?

— Именно так. Но я даже не уверен, что эта мина есть. Ее нужно искать, для этого требуются исследования, которые мне просто нечем произвести.

— Клиника Бурденко… Барбитураты, валериана и радоновые ванны… Спасибо. Я понял. И избегать стрессов и физнагрузок.

— Еще имеет смысл тщательно санировать полость рта. Иногда такие нарушения связаны с хронической инфекцией зубов или челюстей.

— Ну от этого в любом случае вреда не будет… Понял.

— И еще… — строго остановил медик Шанова, который уже поднялся с круглого вращающегося стула. — В напутствие. Я лечу людей больше двадцати лет. Видел многих, таких как вы.

— Как я? — Шанов усмехнулся. но улыбка получилась безрадостной и довольно сардонической. — Вряд ли.

— Есть люди, которые считают, что из них, по заветам классика, можно делать гвозди. Они живут для чего-то, не для себя. Так вот… вы не железный. Я не знаю, какую цель вы себе поставили, какой граничный столб определили. Но если цените жизнь, откажитесь от него.

— Иначе?

— Я уже сказал — иначе готовьтесь к худшему.

— Спасибо, — сказал Шанов после недолгого раздумья. Его слова прозвучали достаточно искренне и как обычно — сдержанно. Если полковник расстроился, то ни в голосе, ни на его лице это никак не отразилось. — Обязательно учту.

Глава 21

Ченнолт щелкнул крышкой хронометра. Последние три часа он делал это каждые пятнадцать минут. На стене и так висел круглый белый циферблат, исправно отмеряющий бег времени, но Клэр Ли по-прежнему доверял только своим личным часам

Половина шестого утра. Полчаса как у Мартина кончилось топливо.

Он не вернется…

Над Элхемом сгустилась предрассветная тьма. Уже несколько часов побережье терзал свирепый шторм, но сюда он пока не добрался, лишь ветер глухо, по-волчьи завывал в старых дымоходах. В углу шуршала невидимая мышь. И, будто вторя ей, шуршал за конторкой Джексон 'Дайте два!' Макфарлэнд, первый квартирмейстер 'Арсенала', очками и острой мордочкой похожий на мудрую канцелярскую крысу. Вновь щелкнув часами, Ченнолт слегка подбросил тускло поблескивающий кругляш, легко поймал. Перехватил заинтересованный взгляд Джексона. Тот, будто устыдившись неуместного любопытства, немедленно склонился еще ниже над россыпью бумаг, совсем скрывшись за многоэтажными стопками ведомостей.

Без четверти шесть. Мартин не вернется…

Военные суеверны, а самые суеверные, безусловно, авиаторы. Ченнолт даже слышал про немецкого пилота, бравшего в полет собачку-пуделя. А русские по слухам перед взлетом отливали на колесо самолета. У самого Клэра Ли чудачество было безобидное и милое — эти часы, массивные, солидные, швейцарские 'Silvana' в никель-хромовом корпусе со стальной цепочкой. На крышке грубая гравировка '1935'. Эти часы сопровождали его всегда и везде, порождая у подчиненных многочисленные легенды о своем происхождении.

Шесть.

Все, 'ночные совы' не досчитались еще одного экипажа.

Ченнолт с силой сжал часы, чувствуя теплую гладкую поверхность, отполированную бесчисленными прикосновениями. Тренькнул телефон. Тихо, слабенько пискнул, будто примеряясь, и сразу же зашелся истошным дребезжащим звоном.

'Дайте два!' встрепенулся, было, но Ченнолт взял трубку.

— Босс?

— Нет, это мой злой брат-близнец, кто же еще! — рявкнул Клэр Ли.

— Босс, на проводе 'Злобный Хартинг'. Соединить?

Ченнолт поморщился. Хартинг был редкостной даже для англичанина сволочью, он руководил одним из опорных аэродромов Командования противовоздушной обороны Метрополии. И если сукин сын звонит в четверть седьмого, значит, есть неотложное дело.

— Соединяй.

Серия дробных щелчков отозвалась в трубке, а затем послышался недовольный скрипучий голос.

— 'Приют янки'?

Вопрос был явно риторический.

— Да, — подавляя раздражение, ответил американец.

— Клэр Ли Ченнолт?

— Да.

— У меня здесь разбитый 'тринадцатый северный' с экипажем. Все живые. Свалились на посадочную десять минут назад, доламывая машину. Ваши. Железо в ангаре, механику сняли, экипаж отправлен к вам.

'Тринадцатый северный', то есть DH.98/Can.NF.Mk.Х11 — ночной истребитель Де Хэвилленд 'Москито', канадского производства, дооборудованный в Ливсдене американской радиолокационной аппаратурой. Именно на таком ушел в полет Мартин. Ченнолт подавил желание пуститься в пляс, ситуация требовала выдержки и степенности.

— Спасибо, с меня причитается.

— Безусловно, полагаю, детали мы обговорим позднее.

В трубке лязгнуло — англичанин оборвал разговор, не прощаясь, но в данный момент Ченнолт почти любил его. Отличные новости, хорошее завершение одного дня и начало следующего. Жив экипаж, скорее всего, относительно цела аппаратура, стоящая дороже и машины, и экипажа. И, если очень повезло — наконец-то, есть хоть что-то относительно 'голландцев'…

* * *

К 'Приюту' доставили всех троих летчиков с разбитого самолета, но Ченнолт принял только Мартина. Стрелка-навигатора с ходу отправили на попечение медиков, а оператор оказался в невменяемом состоянии и к беседе не пригоден.

Мартин был более-менее в норме, и все же вид пилота Ченнолту очень не понравился. Австралиец смахивал на выходца с того света — бледный и растрепанный как воробей, тщательно скрывающий неуверенную походку и едва заметную дрожь в руках. Для обычного летчика, удачно разминувшегося с костлявой это нормально, но Микки был слишком опытным ночником. Ченнолт оценивающе глянул в глаза Мартина, на дне которых плескался загнанный вглубь ужас.

— Сидеть, — как обычно в сложные моменты Клэр Ли был предельно немногословен и полностью лишен такта.

Австралиец рухнул на стул как подрубленный.

— Пей.

Не дожидаясь команды, Джексон сноровисто извлек откуда-то граненую бутыль без этикетки, скрутил пробку. По воздуху поплыл удушливый запах.

Мартин отвернулся, было, от стакана, щедро наполненного суровым пойлом.

— Я сказал, пей.

Летчик глотнул, скривился, поперхнувшись.

— Теперь жрать. Разговор потом.

Бутылку сменило очень кстати забытое блюдо с бутербродами, оставшееся еще с обеда.