Книга Кому выгодны мировые войны? - Юрий Мухин

Думаю, у Гитлера были веские основания не назначать Манштейна вместо Кейтеля начальником Генерального штаба всех вооруженных сил Германии — общекультурная подготовка у Манштейна была весьма посредственной.

Нельзя сказать, что Манштейн совсем не замечает отсутствия логики в своих характеристиках Гитлеру. Когда речь идет о военном деле (о том, в чем он разбирается), он пытается как-то объясниться с читателем в описываемых противоречиях.

К примеру. Он поддерживает общепринятую версию, что Гитлер был безжалостен к немецким солдатам и его никогда не волновало, сколько их погибнет. (Этот вывод Манштейну скорее требовался для объяснений безжалостности Гитлера по отношению к генералам: дескать, от природы зверь, да и только.) Но когда Манштейн начинает утверждать, что Гитлер органически боялся риска при проведении военных операций, возникает нестыковка характеристик фюрера, возникает вопрос: а чего собственно он боялся?

Ведь что такое страх риска? Это страх наказания, если риск не оправдает себя. Какое могло быть наказание Гитлеру от его рискованных поступков? Личной смерти Гитлер не боялся, это даже нет смысла обсуждать. Потери каких-то денег, богатства? Но Гитлер не имел никакой личной жизни, был безразличен к вещам и даже к еде — был вегетарианцем. Единственным его наказанием могла быть только совесть. Угрызения совести, страх этих угрызений единственно и могли вызвать боязнь рискованных военных решений. То есть страх, что из-за его решения погибнет много немецких солдат, заставлял Гитлера колебаться в каждом рискованном случае.

Но как же тогда муки совести за погибших немецких солдат сочетать с якобы безжалостностью Гитлера? Где логика? И Манштейн находит такой путь, чтобы свести концы с концами, — он в тексте все же утверждает, что Гитлер был безжалостен к людям, но одновременно дает к тексту такую сноску:

«Один бывший офицер ОКВ, переведенный туда как фронтовой офицер после тяжелого ранения, служебное положение которого позволяло ему наблюдать Гитлера почти ежедневно, особенно в связи с докладами об обстановке, а также и в более узком кругу, пишет мне по этому поводу:

«Я вполне понимаю Ваше субъективное чувство (речь идет об отсутствии у Гитлера любви к войскам и о том, что потери войск для него были лишь цифрами). Таким он казался более или менее широкому кругу людей, но в действительности все было почти наоборот. С солдатской точки зрения он был, возможно, даже слишком мягким, во всяком случае он слишком зависел от чувств. Симптоматично, что он не мог переносить встречи с ужасами войны. Он боялся своей собственной мягкости и чувствительности, которые помешали бы ему принимать решения, которых требовала от него его роль политического руководителя. Потери, о которых ему приходилось выслушивать подробные описания, а также получаемые им общие сведения о них вызывали в нем страх, он буквально страдал от этого, точно так же, как он страдал от смерти людей, которых он знал. В результате многолетних наблюдений я пришел к выводу, что это не было театральной игрой, это была одна из сторон его характера. Внешне он был подчеркнуто равнодушен, чтобы не поддаваться влиянию этого свойства характера, перед которым он сам испытывал страх. В этом кроется и более глубокая причина того, почему он не ездил на фронт и в города, подвергшиеся разрушению в результате бомбардировок. Безусловно, это объяснялось не тем, что у него не хватало личного мужества, а тем, что он боялся своей реакции на эти ужасы. В неофициальной обстановке встречалось много случаев, когда во время разговора о действиях и усилиях наших войск — без различия чинов — можно было видеть, что он хорошо понимал то, что переживают сражающиеся войска, и сердечно относился к ним». Суждение этого офицера, который не относился к приверженцам или почитателям Гитлера, показывает, по крайней мере, насколько противоречивым могло быть впечатление, которое получали различные люди от характера и образа мышления Гитлера, насколько трудно было по-настоящему узнать или понять его. Если Гитлер, как говорится выше, был действительно «мягким», то как же объяснить в таком случае ту зверскую жестокость, которая с течением времени во все большей степени характеризовала его режим?»[72]— вопрошает Манштейн.

Зверскую жестокость Гитлер проявлял только к врагам рейха и к «неполноценным народам», точно так же, как Манштейн и другие немецкие генералы. А к солдатам рейха Гитлер был до сентиментальности мягким, точь-в-точь как и Манштейн.

Манштейн, к примеру, роняет в мемуарах слезу о судьбе немецких солдат 6-й армии, попавших в плен под Сталинградом, дескать, в живых осталось всего несколько тысяч. А ему бы взять и согласовать эту свою жалость хотя бы с такой записью, сделанной 14 ноября 1941 г. в дневнике начальника Генштаба сухопутных войск Ф. Гальдера: «Молодечно: Русский тифозный лагерь военнопленных. 20 000 человек обречены на смерть» . Между прочим, чтобы предотвратить тиф в Освенциме, куда немцы предварительно свозили евреев для отправки в Палестину, они обрабатывали одежду заключенных инсектицидом «Циклон Б», убивая тифозную вошь. (Потом сионисты извратят дело так, что «Циклоном Б» убивали евреев.) А здесь у Гальдера даже голова не болит — «обречены», и все тут. Далее Гальдер продолжает: «В других лагерях, расположенных в окрестностях, хотя там сыпного тифа нет, большое количество пленных умирает от голода… Однако какие-либо меры помощи в настоящее время невозможны» [73]. Как это понять? Немцы взяли все продовольственные склады Западного военного округа, взяли весь урожай Белоруссии и Украины. Это в связи с чем помощь нашим пленным «невозможна»?

А что касается Сталинграда, то у Гальдера есть запись и по этому городу от 31 августа 1942 г.: «Сталинград: мужскую часть населения уничтожить, женскую вывезти» [74].

Строго говоря, Манштейн в своих мемуарах мог бы пояснить, откуда взялось столько массовых захоронений советских граждан Крыма, в котором он командовал немецкими войсками, и что предъявляли ему в вину англичане, когда судили как военного преступника. Но он об этом помалкивает.

Вернемся к теме — был ли Гитлер по натуре авантюристом? Хотя бы таким, как Манштейн?

Что касается проведения фронтовых операций, то здесь Манштейн, за исключением нескольких операций, категоричен: Гитлер был трус и своей боязнью идти на риск мешал Манштейну выиграть войну. Зная авантюрность самого Манштейна и зная то, что мы всех судим по себе, можно, наверное, сделать вывод, что в области оперативного искусства Гитлер был вероятнее всего не трус, а просто здравомыслящий человек.

А вот что касается политики и стратегии, то здесь Манштейн снова описывает как бы другого человека и не менее категорично: Гитлер-трус превращается у него в отъявленного авантюриста. Но дадим слово самому Манштейну:

«Как военного руководителя Гитлера нельзя, конечно, сбрасывать со счетов с помощью излюбленного выражения «ефрейтор Первой мировой войны». Несомненно, он обладал известной способностью анализа оперативных возможностей, которая проявилась уже в тот момент, когда он одобрил план операций на Западном фронте, предложенный группой армий «А». Подобные способности нередко встречаются также и у дилетантов в военных вопросах. Иначе военной истории нечего было бы сообщать о ряде князей или принцев как талантливых полководцах.