Книга Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская

— Да, да, я понимаю. — Она снова огляделась, чувствуя себя дискомфортно в этой прозрачной будке на углу, открытой всем взглядам, — к тому же жутко душной в это жаркое утро будке. — Но мне надо с вами встретиться и поговорить — у меня куча проблем, и… Мне нужен ваш совет, понимаете?

— Мы ведь договаривались, Марина. — Упрек был мягким, но все же она знала, что это именно упрек. — Я ведь объяснял… Я бы сам хотел тебя увидеть — но… И будет обидно, если из-за возникших у тебя мелких проблем…

— Если вы называете мелочью то, что меня вчера похитили эти бандиты и возили на кладбище… — Это уже был сарказм, ничем не прикрытый, потому что он ее возмутил легкостью своего подхода. Он был, наверное, прав — ей самой бы следовало так ко всему относиться. Но она не могла, потому что это с ней происходило. — Если вы называете мелочью то, что меня обещали убить, если я никого не узнаю… Если вы называете мелочью то, что меня хотели взять в заложницы и запереть где-то за городом, пока я не укажу им того, кто им нужен. Если вы называете мелочью то, что меня изнасиловали. Может, для вас это мелочи, но для меня…

— Зачем же так, Марина? — Теперь он был чуть извиняющимся, его голос. — Разве я в этом виноват? Разве…

— Нет, в этом виновата я! — Она даже не заметила, как взлетела интонация. — Естественно, во всем виновата лично я!

— А разве нет? Согласись — я не просил тебя становиться свидетелем! — Он тоже завелся, в первый раз на ее памяти, но тут же взял себя в руки, может, испугавшись, что она в перепалке скажет что-нибудь такое, от чего ему станет совсем плохо. — Пожалуйста, успокойся. И не забывай, что это телефон. И не исключено, что мой мобильный уже прослушивают — если каким-то образом узнали, что мы с тобой знакомы, что ты когда-то работала в одной фирме, с которой я был связан, что у нас достаточно близкие отношения. Поверь, мне жаль, что у тебя неприятности, — и разумеется, я рад тебе помочь чем могу.

— Спасибо, — бросила сухо. — Мне приятно это слышать.

— Знаешь, я сейчас в твоем районе. — Он сделал вид, что не заметил ее сухости. — Тебе удобно будет встретиться через двадцать минут? Помнишь ресторан рядом с твоим домом? Мы туда ходили как-то. Если он тебя устраивает, я бы мог там быть через двадцать, максимум двадцать пять минут. Удобно? Тогда до встречи…

Он замялся, словно очень хотел добавить что-то, чтобы ее успокоить. Чтобы она не делала глупостей в те двадцать минут, что отделяют их от встречи.

— И пожалуйста — поверь, что мне действительно очень жаль…

— Мне тоже — тем более что изнасиловали меня… Он не услышал — он уже отключился. Догадываясь, что она скажет напоследок что-нибудь неприятное.

Что ж, он угадал. Но, отключившись, спас себя лишь на время — ему предстояло выслушать абсолютно все и во всех деталях, как бы неприятно ему это ни было. Хотя ей все это была куда неприятнее.

Она медленно пошла вниз по переулку к Садовому кольцу — постепенно ускоряя шаг, чтобы побыстрее пройти этот тихий пустой переулок и оказаться на оживленной дороге, на которой, как ей казалось, ее никто не схватит открыто и не запихнет в машину. Длинный не должен был приезжать — он мог позвонить в случае острой необходимости и наверняка не сомневался, что она сама ему позвонит днем. Но вчерашние воспоминания были настолько тяжелы, что ей совсем не хотелось рисковать.

То есть она знала, что ей все равно придется с ним встречаться, — но не хотела этого сейчас. И не только потому, что разница в несколько часов имела принципиальное значение, — и Виктор должен был дать ей несколько советов по поводу того, как вести себя, и успокоить ее, и снова вернуть веру в то, что все будет отлично. Просто ей надо было отойти от того, что было вчера, — в том числе от самой неприятной сцены.

Это могло показаться странным — что именно концовка вчерашнего дня сейчас напрягла ее больше всего. Ведь были моменты куда хуже — в том же ресторане. Однако это как-то отошло на второй план — заключительные минуты этого дня вытеснили все остальное.

Это было странно — с учетом того, сколько мужчин у нее было и насколько разными были эти мужчины. Просто такого, как с ним, она не испытывала очень давно — отвращения, омерзения, гадливости какой-то. Такое было однажды, много лет назад, — и ей казалось, что она уже забыла об этом и больше никогда не испытает подобного. Тем более что столько всего произошло с того времени. Столько было любовников, таких разных, в таких разных ситуациях, и происходило все по-разному и завершалось. Кто-то кончал один раз и очень быстро, а кто-то делал это всю ночь и подолгу. Кто-то был слюняво-нежен, боясь сильно сжать грудь, — а кто-то крайне груб, впихивая ей в попку здоровенный член и входя сильно и глубоко и наслаждаясь ее полупритворными мольбами о пощаде. И кто-то часами лизал ее там — а кто-то мог связать и отхлестать ремнем или ладонью так, что потом больно было садиться. И даже извращенец был, который умолял на него пописать. Но все это, на ее взгляд, было нормально. А вот жалкая беспомощность, прикрытая дешевой самоуверенностью и грязными словами, вызывала отвращение.

Сейчас, идя по переулку к Садовому кольцу, она вдруг вспомнила ту давнюю историю, когда она после последнего звонка осталась на ночь у одноклассника, у которого они отмечали окончание школы. Он ей нравился всегда, он самый симпатичный был в классе, в него куча девчонок была влюблена, и она не сомневалась, что он перепробовал кучу девиц. Он, кстати, и на нее одно время самое пристальное внимание обращал, до тех пор пока не понял, что встречаться с ним она не будет и секса у них тоже не будет. А она просто не хотела никаких связей в школе — и потому, что это было ни к чему, и потому, что ей нравились мужчины куда более взрослые. А встречаться с ним просто так не имело смысла.

Но когда он за две недели до последнего звонка сказал ей, что приглашает ее отметить событие вместе с другими, так сказать, избранными, она согласилась. И даже заранее решила, что останется на ночь. Он сам заявил, что родители уедут на дачу, чтобы ему не мешать, так что хоть всю ночь можно будет пьянствовать и вообще делать все, что захочется. И это так двусмысленно прозвучало — равно как и факт, что на вечеринке будет пять ребят и пять девчонок. И хотя он не смотрел на нее как-то по-особенному, когда это говорил, она сразу поняла, что он имеет в виду. И напомнив себе, что ходить в школу больше не надо будет, только экзамены останется сдать, пожала плечами — почему бы, собственно, и нет?

Это было не так просто — объяснить маме, что она скорее всего не придет ночевать. Она таким конспиратором была, что мать и не догадывалась о том, что девственность дочерью давно утрачена, а сама она регулярно занимается сексом со взрослыми мужчинами, порой почти пожилыми. Так что понадобилось немало разговоров, намеков, объяснений. И даже одноклассница, считающая себя Марининой подругой, — закоренелая девственница с претензией на опытность, из-за этой претензии, видимо, и приглашенная, но подтверждать свои слова на деле не собирающаяся, — была призвана на помощь.

И в итоге согласие было вырвано — хотя и немалой кровью. Если бы знать тогда, во имя чего приходится врать и изворачиваться и прикладывать столько усилий, которых бы хватило на то, чтобы поступить во ВГИК, — но она не знала.