Книга Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла - Елена Езерская

— Мой глупый супруг даже и не заметил, что я кольца ваши венчальные перед свадьбой украла да к цыганке тогда же в табор отнесла, — с триумфом проговорила Долгорукая. — Она их особым обрядом заколдовала и мне отдала, а, когда вы их на пальчики-то надели, заклятие действовать стало. И ты не избавишься от него никогда!

— Подлая змея! — воскликнула Анна, пытаясь дотянуться руками до ее горла, но княгиня лишь посмеялась над ней — у Анны не было возможности управлять своими действиями. Последний рывок отнял у нее силы, и теперь она могла лишь беспомощно лежать на кровати и созерцать торжество Долгорукой.

— Злись, злись, крепостное отродье, — давилась беззвучным и в то же время диким смехом княгиня. — У тебя теперь не то что прав — имени нет! И сгниешь ты в сумасшедшем доме, а я — в твоем жить стану и детей твоих близко на порог не пущу!

Анна не могла больше этого выносить — она закрыла глаза и позволила пустоте овладеть ею. И, пропадая в беспамятстве, в последний миг она услышала, как в комнате зазвучал еще один и тоже знакомый голос.

— Это вы, Жан! — обратилась к нему княгиня. — Вы пришли, чтобы забрать меня!

— Разве вам здесь плохо? — спросил «барон». — С вами жестоко обращаются?

— Нет, нет, — умоляющим тоном залепетала Долгорукая. — Но я на волю хочу, вы же обещали, Жан, вы же обещали! Я сделала все, о чем вы просили, я даже призналась, что убила Петра! Увезите меня, я хочу домой, к детям, к Соне, к Лизе, к мальчикам!

— У вас положительно галлюцинации, — равнодушно ответил тот. — Я скажу, чтобы вам больше давали лекарств, с таким воображением недолго последний разум потерять.

— А почему вы тайно ночью пришли? — вдруг ясным, прозревшим голосом заговорила Долгорукая, как будто все, что пыталась до того сказать ей Анна и в чем она и сама когда-то сомневалась, сложилось в ее больной голове в одну отчетливую и внятную картинку. — Вы же говорили, что по суду возьмете меня на поруки? Что все будет по закону?

— Вы и так сидите здесь по закону, — надменно усмехнулся «барон», — а пришел я не за вами. Вы меня больше не интересуете. А вот она…

Судя по слабым отголоскам, доносившимся до нее сквозь туман в голове, Анна, засыпая, поняла, что княгиня набросилась на «барона», но тот умелым жестом успокоил ее, — Анна услышала слабый вскрик, как будто Долгорукую чем-то укололи, а потом наступила тишина.

Когда она пришла в себя, то не сразу поняла, где находится. Анна осторожно повернулась на бок, пытаясь разглядеть помещение, в котором оказалась, и почувствовала, что голова прошла и уже не кружится, а очертания комнаты и силуэты предметов изменились и — они ей знакомы. Не может быть! Это же тайное убежище отца и матери — секретная комната в имении Корфов! Так значит она дома? Но почему здесь, а не в своей спальной или хотя бы в гостиной, и что это было прежде: встреча с Долгорукой — реальность или кошмарный сон?

Анна еще раз мысленно вернулась к событиям последних дней. Их нагромождение представлялось ей какой-то невероятной фантасмагорией, сочиненной чьим-то изощренным и коварным воображением. Впрочем, почему чьим-то? Надо всем этим витала грозная тень Забалуева — маленького и тщедушного внешне человечка, который оказался наделен поистине демонической силой творить недоброе и плести интриги, разрушающие души и разбивающие сердца. Анну и раньше удивляла эта склонность Андрея Платоновича к иезуитскому коварству, обращавшая его, в общем-то, счастливые способности — дар убеждения, умение находить выход из любой ситуации и богатое воображение — во зло, приносящее окружающим столько горя и внушающее безысходность. И даже такие сильные и небезопасные личности, как княгиня Мария Алексеевна Долгорукая, поддавались на его игру, позволяя не только втягивать себя в ее процесс, но и обманывать — с чудовищной легкостью и на голубом глазу.

Единственное, что всегда удивляло Анну, — это неуязвимость Забалуева. И дело даже не в том, что у тайного агента был высокий покровитель, и сама система порождала постоянную потребность и в нем самом, и в его услугах. У каждого человека, каким бы недосягаемым он ни был, должна существовать его ахиллесова пята. То, что составляет его тайную (или явную) слабость и смысл самого его существования, лишив человека которых или угрожая лишить, в конечном итоге позволяет им манипулировать. То, ради чего он откажется от богатства, а порой — и от жизни. Так, как пожертвовал собою Владимир — ради нее, ради детей. Так, как отказался от семьи и привычного уклада отец — ради любви. Так, как принял на себя грех князя Петра его друг, барон Корф, — ради дружбы. Но есть ли на свете то, чем боится пожертвовать Забалуев? Есть ли и у него этот тайный родовой изъян, который заставит его из могущественного и непотопляемого демона превратиться в обычного человека?

Вдруг дверь в комнату со стороны кабинета открылась, и Анна увидела самозванца. Он вошел к ней с подносом, на котором стоял завтрак, и, улыбаясь, поставил еду прямо к Анне на постель, где она сидела, забравшись с ногами на покрывало и размышляла о случившемся.

— Вы? — воскликнула Анна и соскользнула с кровати.

— Нет-нет, сидите! — умоляющим тоном обратился к ней «барон», опуская рядом с нею. — Вам нет необходимости спешить, вы еще слишком слабы. Эти негодяи едва не отравили вас своими микстурами.

— Так это вы увезли меня из сумасшедшего дома? — растерялась Анна, не понимая, что же означал этот широкий жест того, кого она справедливо считала своим врагом.

— Я спас вас, — с гордостью сказал «барон», — и не стоит благодарности. Я должен был это сделать. Он обманул меня.

— Кто? — удивилась Анна.

— Мой опекун, — кивнул «барон», и сам присаживаясь на кровать близ Анны с явным намерением подавать своей пленнице принесенную пищу. — Возьмите, вот свежее суфле, оно на твороге и с лимоном. Я не хочу, чтобы вы по чьему-то недомыслию и подлости утратили этот чудесный цвет лица и округлость его овала. Вам уже говорили, что вы очень красивы, баронесса?

— Не могу вспомнить других, но вы как-то, если я не ошибаюсь, уже пытались, — осторожно сказала Анна.

— Разумеется, я не слепой и не мог не заметить вашего совершенства, — улыбнулся «барон». — Я оценил это сразу, едва только впервые увидел вас в этом доме. А он мне солгал… Вы знаете, я был помолвлен с одной очень милой девушкой, и черты ее лица были чем-то схожи с вашими. Он, я говорю о моем опекуне, знал об этом и раньше, но все время убеждал меня в том, что вы — лишь слабое подражание ей. Он отзывался о вас дурно и даже внушил мне некоторую к вам неприязнь, что и стало причиной моего недоверия к вам поначалу. Но потом наваждение рассеялось, и я удивился — как мог быть я столь доверчив и наивен, что сразу же не разглядел необыкновенную прелесть ваших черт и притягательность характера. И я уже не мог сопротивляться обаянию вашей улыбки и чарующим интонациям, я готов для вас на все. Этот ужасный жестокий человек хотел подменить столь чудный образец красоты его жалким подобием в лице несчастной Веры и выдать вас за нее, упрятав в больничную тюрьму. Я не мог позволить свершиться подобной несправедливости. Ему не удастся отнять вас у меня!