Книга Давай займемся любовью - Анатолий Тосс

– Откуда ты про «Юность» знаешь? – удивился я. – Ты чего, следила за мной, что ли?

– А как же, конечно, следила. Я ведь должна знать, что представляет собой человек, который обязан теперь за меня отвечать. Я вообще о тебе многое знаю, – похвасталась Мила. – Почти все.

– Правда? Ну и что же, например?

– Например, что они твой рассказ решили напечатать. У главного есть парочка замечаний, но, если ты их примешь, они напечатают. Он сказал, что живенько написано… – Она помедлила, словно что-то припоминала. – Ну да, сказал, что бодро и с настроением. Меня, правда, твой герой не особенно впечатлил. Не так чтобы совсем оставил равнодушной, но за душу не взял. Чувства тебе не хватило, эмоциональной нагруженности. Но, учитывая твои юные года, в целом неплохо. Главный в том же духе высказался, мол, надо поддержать молодое дарование.

Я не мог поверить своим ушам.

– Откуда ты все это знаешь? – Я не пытался скрыть изумления. Настолько откровенного, что Мила засмеялась.

– Так у меня везде осведомители. Вот они меня и осведомили.

– Нет, правда, без шуток.

– Слушай, солнце мое, – голос ее на секунду потерял напускной задор, – я же доктор, причем известный, с репутацией. Особенно в определенных кругах. И выудить из этих кругов нужную информацию мне ничего не стоит.

– Ты точно знаешь, что напечатают? – Я не мог поверить своему счастью, это было круче крутого – быть напечатанным в «Юности»… Выше крыши… Я просто не мог поверить.

– Точно, точно, не волнуйся. Они тебе уже звонили, но тщетно. Видишь, как получается, и я тщетна, и они.

– Надо же! – Я не расслышал грустной усмешки в ее голосе, меня распирал восторг, я не мог сдержать его. – Надо же! – И безотчетно победным взмахом рубанул рукой воздух. Правой я придерживал трубку, потому рубанул левой. И совершенно, кстати, напрасно.

– Ух…х…х… – выдавил я вместе с дыханием. Глухая, затаившаяся в боку боль, казалось, только и ждала случая, сразу врезалась, скрутила, выбила мгновенные слезы, дыхание, сведенное в сдавленное, протяжное «ух».

Наверное, со стороны мой вздох больше напоминал стон. А возможно, и крик, я не слышал себя со стороны. Но Милин голос, потеряв наигранную веселость, сразу стал озабоченным, тревожным. Во всяком случае, когда я его расслышал, он был перенасыщен тревогой.

– Толя, – повторяла она, – Толя, что с тобой? А, Толь? Алё, ты что молчишь? Что произошло?

Наконец я смог вдохнуть, боль пульсировала, но уже с меньшей, затухающей амплитудой. Потом я вдохнул еще раз, а потом сумел проговорить в трубку – медленно, испуганно, с подмешанной к голосу, непонятно откуда взявшейся хрипотцой:

– Да я бок повредил, левый. Он, сволочь, иногда там что-то перехватывает.

Она помолчала, затем произнесла решительно, с приказными нотками:

– Ты двигаться можешь?

– Ну конечно. – Боль отошла, я даже попытался улыбнуться, слабо, осторожно, но попытался. – Конечно, могу.

– Тогда вот что, бери такси и приезжай ко мне в клинику. – Она уже все за меня решила, все спланировала. – С боком шутить не следует. Особенно с левым.

– Да ладно тебе, – постарался успокоить я ее. – Не нагнетай. Я, наверное, ребро повредил, и оно периодически там защемляет что-то.

– Вот и разберемся. Давай приезжай, прямо сейчас.

– Прямо сейчас не смогу, – заколебался я. – Если честно, я еще и не вставал. Лежу в постели, с тобой болтаю. Мне еще душ надо принять, позавтракать, к тому же в нашем захолустье и машину не поймаешь. Пока я отсюда выберусь, полдня пройдет.

Опять пауза.

– Я бы за тобой приехала, но у меня прием начинается через пятнадцать минут. Я не могу его отменить, в коридоре уже очередь собралась.

– Не надо приезжать. Я сам доберусь, – сдался я.

И в самом деле, подумал я, неплохо бы разобраться, что там у меня в левом боку сдвигается.

– Только у меня часа три займет, а то и все четыре, – предупредил я. – Ты где находишься? В смысле, твоя клиника?

– На Профсоюзной, совсем недалеко от метро. – Мила снова задумалась, снова на секунду. – Так даже лучше, не спеши, подъезжай к концу дня, часам к четырем, к пяти, очередь рассосется, вот мы тебя и посмотрим. Только не спеши и будь осторожен.

– Не бойся, я вообще от природы осторожный, – заверил я.

– Ну да, я догадываюсь. – Милин голос ожил, озабоченность сдвинулась, ее место снова заняла кокетливая, напускная жизнерадостность.

Потом она продиктовала адрес, и я повесил трубку. Я бы поболтал еще, но она ведь упомянула про длинную очередь в вестибюле, вот я и проявил деликатность.

Подготовка к вылазке на «Профсоюзную» заняла кучу времени. Я умышленно не спешил, налил ванну, перед тем как залезть в нее, притащил с кухни «Спидолу», поймал «Маяк». Лирические фортепьянные пьесы, скорей всего Шопена, я точно не был уверен, наполнили тесное, окутанное влажным паром пространство. Я раскрыл «Иностранку», там был напечатан «Рэгтайм» Доктороу в переводе Василия Аксенова. Роман наделал много шума в Москве, мы ничего не знали ни об Америке, ни об американской литературе. Ничего, кроме Фолкнера, ну, возможно, еще Апдайка. А этот роман все обсуждали, перевод Аксенова был великолепен. Во всяком случае, на тот момент таким казался.

Я отмокал в ванне около часа. Шопена сменила короткая очередь из шести привычно растянутых гудков, оповещая о начале нового часа, потом передали выпуск новостей. Опять зазвучала музыка, опять классическая – она отлично подходила и моему настроению, к теплой ванне, к строчкам в «Иностранке», втекающим в мое неспешное сознание.

Я оторвался от мелкого шрифта в журнале, снова подумал о Тане, о бесследно растаявшей в ее квартире неделе. «Как все же женщина подменяет мир мужчины, – подумал я. – Своим телом, своей лаской, любовью полностью обрезает его. Ведь единственная цель женщины, пусть и неосознанная, состоит в том, чтобы мужчина зациклил свою жизнь на ней. Все свои желания зациклил, стремления. Чтобы он увяз в ней, забыл об остальном мире, чтобы исчез любой соблазн, все посторонние, отвлекающие интересы.

Конечно, если ты знаменит, обеспечен, если ты уже достиг вершины, женщина с удовольствием примет и разделит твой успех. Но если ты только в процессе, в самом начале, как я сейчас, то ей твоя борьба, стремления – лишь помеха, которая отвлекает от нее. И получается, что женщина вынуждена жить в противоречии – с одной стороны, она мечтает о блестящем принце, богатом, знаменитом. Но в реальности первым делом стремится подрезать этому принцу крылья, чтобы он, упаси Бог, не отлетал от нее далеко.

Вот и Таня. Я ведь тоже забылся с ней на целую неделю, впал в летаргический сон, будто накурился какого-то отупляющего наркотика. Нет, все-таки требуется большая внутренняя сила, чтобы не стать заложником собственнической женской любви. Не каждому мужчине, увы, этой силы хватает, но без нее никогда не дойдешь до цели, погрязнешь, задохнешься в удавке мелочной суеты и бытовых забот.