Книга Али-Баба и сорок разбойниц - Шахразада

«Аллах милосердный, — подумал Али-Баба, — но это же так просто! Надо всего лишь думать о чарах другой женщины… Желать и жаждать ее, мечтая о том миге, когда страсть к ней захлестнет тебя до кончиков волос! Как жаль, что я раньше не придумал для себя этот простой способ…»

И юноша начал вспоминать голос Суфии, ее тело, ее независимый поворот головы, ее милую улыбку. На миг ему показалось, что девушка вошла в его дом. Но, увы, это было лишь мечтой. Юноша мысленно любовался волнами ее дивных волос, скользил пальцами по длинным шелковистым прядям… Воспоминания были столь сильны и столь прекрасны, что слезы навернулись на его глаза.

Али-Баба отвернулся, чтобы смахнуть выступившие слезинки, и замер от удивления. Ибо то, что он увидел, превосходило все чудеса, когда-либо виденные им.

Очертания тела прекрасной женщины постепенно таяли… Так растворяется в воде кусок сахара. Вот превратились в прозрачную кисею руки, вот исчезло лицо… И вот, о Аллах всесильный, серо-синее облачко, подобно клочку грязного тумана, поднялось над кушеткой. Качнулось в сторону Али-Бабы, но, словно на полдороге передумав, взлетело и, превратившись в серую ленту, растворилось в высоком небе.

В этот миг Али-Баба ощутил, что проснулся. Он вновь был полон сил. Он никогда еще не видел мир вокруг таким прекрасным, свежим, богатым.

— Должно быть, она смогла вернуть мне те силы, которые хотела поглотить… Или, быть может, ей захотелось остаться в моей памяти лишь прекрасной женщиной, а не разъяренной фурией?

Но чем больше задумывался об этом, последнем, чуде Али-Баба, тем сильнее понимал, что его слабый человеческий разум не сможет перешагнуть грань, за которой навсегда останутся поистине нечеловеческие, колдовские желания.

— Да будет так! Она покинула меня, и я этим счастлив! Отныне я один хозяин собственных желаний, хозяин собственной жизни… Хозяин собственной души.

* * *

Али-Баба распахнул сундук и достал оттуда праздничное платье. Кафтан чуть примялся, но юноша не обратил на это ни малейшего внимания. Торопливо затягивая кушак, он вышел из дома, успев проверить лишь, на месте ли чалма.

Он оставлял позади квартал за кварталом, приближаясь к дому той, которая спасла его от наваждения. Он мечтал о миге, когда сможет пасть на колени перед Суфией, чтобы умолять ее стать его спутницей, избранницей его души, звездой всех его дней.

— О Аллах милосердный, помоги мне!

Вот наконец показался дом Суфии. Али-Баба никогда здесь не был, но перед калиткой, украшенной черными и красными цветами, сердце глухо ударило и словно на миг замерло.

— Да, только здесь и может жить она, звезда моих дней!

Никогда еще Али-Баба не чувствовал себя столь робким. Ни тогда, когда впервые коснулся руки Суфии там, в пещере. Ни тогда, когда в нежном поцелуе сплелись их уста, ни тогда, когда она подарила ему свою нежную страсть.

Али-Баба раскрыл калитку и, стоя одной ногой на улице, спросил:

— Дозволено ли мне будет перешагнуть порог твоего дома, о неземная?

И голос Суфии из глубины двора ему ответил:

— Я давно жду тебя, мой прекрасный Али! О Аллах, весь день я принимала нежеланных гостей. Но ты, единственный, кого я хотела бы видеть, пришел последним… Входи же! Мой дом — твой дом, моя жизнь — твоя жизнь. Отныне и вовеки…

— Так ты согласна стать моей, о звезда моего счастья? — все еще не веря в это, переспросил Али-Баба.

— Я только об этом и мечтаю, мой любимый!

Теперь они знали, что радость и счастье любви дают им необыкновенную силу сопротивляться превратностям судьбы. Закрылась калитка высокого дувала, оставив снаружи чудеса и сплетни, шум и пыль. Сейчас они были одни в целом мире. Двое, наконец нашедшие друг друга.

Макама двадцать седьмая и последняя

О Аллах всесильный, да он просто одержим этой женщиной. Не может ею насытиться, не может забыть о том, какое наслаждение она ему дарит. Его голод стал чем-то вроде постоянно напоминающей о себе занозы, которую ни вытащить, ни забыть невозможно.

Они долго смотрели друг на друга, и опять невидимые молнии проскочили между двоими, которых соединяли теперь, казалось, вечные чувства…

Суфия сердцем чуяла его желание, как чует опасность дикое животное. Горящая страсть Али-Бабы была так же заразительна, как весенняя лихорадка. Она всей кожей ощущала жар, исходивший от его тела, ощущала теплый мускусный мужской запах кожи.

Сердце на миг замерло. Он пристально наблюдал за ней. Кажется… кажется… они снова будут вместе. Он словно раздевает ее взглядом.

Они вместе вошли в комнаты, ни слова не говоря друг другу, связанные молчанием общей тайны и общим желанием, Али-Баба прикрутил фитиль лампы. Мгновение спустя он оказался за спиной Суфии, и его руки обвились вокруг ее талии. Суфия тихо, блаженно вздохнула и непроизвольно выгнулась, когда его ладони накрыли ее полные груди, а губы прикоснулись к затылку. Знакомое предательское тепло разлилось внутри.

— Пойдем со мной, — едва слышно велел он, поворачивая ее к себе. Серые глаза излучали откровенный призыв, древний, как мир. Она забыла обо всем, кроме настойчивого, неотвратимого желания быть рядом с ним.

— Сними платье, — приказал он так же негромко.

В комнате было темно, но в окна лился лунный свет. Али-Баба молча следил, как она раздевается. Серебряное сияние отблесками играло на его лице. Суфия ощутила, как внутри упругой пружиной сжимается ощутимое напряжение, пульсирующее и нарастающее с каждой секундой.

Али-Баба не сказал ни слова, пока все ее одеяния не очутились на полу. Наконец упали последние покровы, и она встала перед ним обнаженной. Али-Баба целую вечность не мог оторвать от нее глаз, чувствуя, как внутри просыпается знакомая звериная жажда, нарастает привычное томление.

Женщина, истинная женщина, цветущая и желанная, с воистину роскошным телом и гладкой безупречной кожей. Но даже раздетая, она сохраняла ауру сдержанности и гордого достоинства. И от этого он хотел ее еще сильнее, жаждал превратить ее холодноватую отрешенность в свирепую первобытную страсть. Хотел, чтобы она таяла под ним, отвечая на каждый толчок, каждый выпад, хотел видеть, как дымка слепого наслаждения заволакивает ее взгляд.

— Подойди, красавица, — выдохнул он, — и сними с меня рубаху.

Суфия, лишь на мгновение поколебавшись, шагнула к нему, словно притягиваемая неведомой силой. И после, увидев его прекрасное тело, уронив все на пол, подняла голову.

— Ближе, — едва ворочая языком, пробормотал он.

Суфия с готовностью прильнула к нему, и он снова ощутил вкус ее губ, свежий и нежный. Неужели он больше не должен жить без этого шелковистого тела?