Книга Магический код - Ольга Егорова

Они разговаривали шепотом, потому что за стеной спала Таня.

Диана прошла мимо Ивана в ту часть кухни-прихожей, которая была прихожей. Остановилась напротив подвешенного на стене зеркала и велела ему подойти.

Иван послушно подошел, встал напротив зеркала и уставился на свое отражение.

В зеркале отражалась помятая физиономия растрепанного мужчины, одетого в красный фартук с большими белыми горошинами. Вид у мужчины был счастливый до неприличия и вместе с тем чуточку взволнованный.

Диана стояла рядом и тихо смеялась. Он смотрел на ее смеющееся отражение и улыбался, той самой глупой улыбкой, которая просто прилипла к нему в этот вечер.

— Надо его снять, — прошептала Диана. — Он тебе идет, конечно, но все-таки ты в нем ужасно смешной.

Она шагнула ему за спину и развязала тесемки. Теперь фартук повис на Иване, отчего он выглядел еще более смешным. Оставалось только снять петлю с шеи. Но в тот момент, когда Диана подняла руки — так, как поднимает руки женщина, когда хочет обнять мужчину, — Иван вдруг забыл про фартук, жадно притянул ее к себе и снова стал целовать.

И все повторилось — сперва он целовал ее нежно и осторожно, и она была чуточку каменной. Потом она расслабилась и стала почти неистовой — ее руки, забравшись под фартук и джемпер, скользили по его телу, гладили грудь и спину. В те редкие секунды, когда губы ее были свободны от поцелуя, она постоянно что-то говорила. Она болтала почти без умолку, шептала ему «Ах ты мой хороший» и «О господи», и он сходил с ума от нежности, от этой ее способности разговаривать в такие минуты, когда разговаривать невозможно. Когда невозможно дышать, думать, видеть и слышать. Когда можно только чувствовать.

Снова, как в прошлый раз, его деревянные пальцы смогли расстегнуть только две пуговицы на ее халате. Снова она расстегнула третью и сразу же с жаром притянула его к груди, не позволив насладиться круглым и белым плечом и тонкой шеей. И даже не стала просить ни о чем, просто притянула, прижала и не отпускала, вцепившись в его волосы, как кошка, до тех пор, пока пальцы сами не разжались бессильно, а руки не упали вдоль тела.

Он на миг отстранился. Ему хотелось видеть ее, окинуть взглядом лицо, губы, глаза, тонкую шею, круглое белое плечо и розовый мокрый сосок. Этого было мало, ужасно мало, и он расстегнул четвертую пуговицу на ее халате, потом пятую, последнюю, распахнул халат и снова отстранился, снова стал рассматривать, а потом опустился на колени и стал целовать ее живот и узкие мальчишеские бедра.

Голова кружилась так, как будто он только что спрыгнул с карусели.

— Ах ты, — прошептала она, — ах ты мой хороший…

И снова потянула его наверх. Он послушно поднялся, прислушиваясь к движениям этих рук, уже легко понимая по этим движениям, чего она сейчас хочет. И стал выполнять ее желания, целуя, лаская, сжимая там, куда направляли его ее руки.

Кровь шумела в голове, а перед закрытыми глазами мелькали какие-то фиолетовые и темно-зеленые пятна. Руки уже дрожали, а внутри, обжигая, горело пламя, которое мучительно хотелось выпустить наружу. На миг оторвавшись от ее губ, он увидел перед собой ее широко распахнутые глаза.

— Я хочу тебя, — прошептала она хриплым голосом. — Я хочу тебя так, что мне кажется, сейчас внутри все лопнет и разорвется на мелкие кусочки. И я сразу умру.

Сердце рухнуло вниз и застучало где-то в районе желудка. Она стояла спиной к шкафу, и он бережно подтолкнул ее к этому шкафу, а потом стал делать то, что начинают делать уже за гранью обычных ласк. Она отрывисто и тихо стонала, туго обхватив его пальцы сильными, гладкими и влажными мышцами. Не стесняясь, направляла его руку, двигала бедрами и все время бормотала «О господи» и «Я сейчас умру».

Он не мог говорить. В горле пересохло, а язык стал совершенно деревянным. Невозможно было остановиться, и в то же время хотелось продлить удовольствие. Хотелось слышать, как она бормочет «О господи» и «Я сейчас умру», хотелось видеть, как она кусает губы, и чувствовать, какая она горячая и влажная внутри, как она насаживает себя на его пальцы и злится оттого, что ей этого мало.

Хотелось, чтобы это длилось бесконечно. Но с каждой секундой все труднее было справляться с тем, что поднималось изнутри и разрывало на части, требуя выхода. Не сдержавшись, он освободил на миг свою руку, поймал губами ее возмущенный стон, стиснул ее плечи и резко качнулся вперед, вжимаясь в нее бедрами, мечтая ощутить ее жар сквозь треклятый фартук и еще два слоя ненужной одежды.

И в этот момент снова случился апокалипсис.

Он даже не понял сперва, откуда раздался этот грохот, и всерьез подумал, что начинает рушиться земля. Грохот шел сверху — Иван успел поднять голову и даже успел понять, что от его резкого движения распахнулась верхняя дверца шкафа.

А потом из антресолей выпало что-то большое и желтое. Оно приземлилось совершенно беззвучно и осталось лежать на полу.

Диана замерла и снова стала каменной.

Приглядевшись, Иван наконец понял, что это желтое — большая мягкая игрушка. Желтый жираф.

Он снова притянул ее к себе, взял ее лицо в ладони, собираясь поцеловать. Но, увидев ее глаза, замер и отшатнулся.

Она смотрела на него, но не видела. Она была здесь, но в то же время бог знает где, ужасно далеко от этого места, от этой кухни-прихожей и от Ивана в его красном фартуке в белый горох.

— Ты чего? — глухо спросил он и понял, что она его не слышит.

Он разомкнул объятия, убрал руки с ее плеч и отступил на шаг.

Она продолжала стоять, прислонившись спиной к шкафу, в распахнутом халате. И теперь смотрела уже не на Ивана, а на жирафа. На желтого жирафа, который лежал на боку. На дурацкого желтого жирафа, в самый неподходящий момент свалившегося на них из антресолей.

В этот момент он понял совершенно точно: этот желтый жираф, который свалился из антресолей, для Дианы почему-то гораздо важнее, чем он, Иван. Что Диана любит этого жирафа или, возможно, ненавидит его — так, как можно любить или ненавидеть только живого человека. Но уж никак не мягкую игрушку. В это было невозможно поверить — И тем не менее он знал, что это правда.

— Динка, — позвал он, но она опять не услышала. Запахнула халат на груди и, сделав два шага в сторону, опустилась перед жирафом на колени. Потом присела на пятки и так и продолжала сидеть, не оборачиваясь, не говоря ни слова, не прикасаясь к жирафу и совершенно забыв про Ивана.

Происходило что-то странное. Иван не знал, как ему себя вести. Он чувствовал, что должен ей помочь, но в то же время понятия не имел чем. А поэтому продолжал стоять на своем месте и смотреть в ее неподвижную спину.

Сколько времени это продолжалось, он так и не понял. Ему казалось, что прошло несколько часов, прежде чем он вдруг увидел, как вздрагивают ее плечи. Тогда он бросился к ней, сгреб в охапку и стал гладить эти вздрагивающие плечи и целовать ее волосы, укачивать ее, шепча на ухо: «Динка… Родная моя, хорошая… Не плачь, прошу тебя… Не плачь, успокойся…»