Книга Хозяин морей. На краю земли - Патрик О'Брайан

— Навались! Дружней навались! — вопил Пуллингс на баркасе, и ему вторил Моуэт на катере: — Навались, навались!

Добравшись до цилиндрического буя, матросы баркаса со всеми предосторожностями сбросили за борт тяжелый якорь. Катер устремился туда, где находилась шестерка, с которой сообщали о том, что под ней подходящий грунт, и выбросил верп, закрепив, таким образом, становой якорь. Поднявшись в шестерке, Джек закричал в сторону фрегата:

— Пошел шпиль! На корабле, пошел шпиль! — И тотчас матросы на шканцах принялись надраивать перлинь.

Когда шлюпки вернулись, на фрегате вовсю кипела работа: барабан шпиля вращался, но очень медленно. Матросы на вымбовках тяжело дышали. Стивен и отец Мартин пытались им помочь, но, когда, поднявшись из шлюпок на палубу, матросы тоже бросились к шпилю, Джек оттолкнул Стивена и занял его место со словами: «Я тяжелее». Затем могучим голосом заревел:

— А ну, навались! Навались, ребята. Ходи веселей!

Теперь были заняты все вымбовки. Шпиль делал полные обороты, железные палы пощелкивали: перлинь вот-вот был готов лопнуть. Посмотрев на корму, Стивен убедился, что толстый трос вытянулся в струнку. Сила натяжения вдвое уменьшила его толщину.

— Дожимай! — хриплым голосом закричал Джек, выкладываясь изо всех сил. — Ходи веселей! Навались!

Но шпиль почти не вращался. Щелчок — продолжительная пауза, затем еще один щелчок.

— Ходи веселей! Ходи веселей!

Щелчки палов стали все более частыми, кок заорал: «Мы слезли с мели!» — и те, кому не хватило места у шпиля, грянули «ура». Но выяснилось, что с места сдвинулись якоря. Фрегат даже не пошевелился, а лишь глубже увяз в иле. К тому времени уровень воды в реке упал на два фута.

— Отставить! — скомандовал Джек, выпустив из рук вымбовку. — Капитан Пуллингс, — произнес он, посмотрев на реку и берега. — Думаю, что по мере продолжения отлива корабль накренится на правый борт. Всем срочно готовить подставы. Кроме того, надо отыскать на суше твердый участок для орудий, чтобы во время следующего прилива облегченный корабль смог сняться с мели.

«А может быть, — произнес он мысленно, — нам удастся сделать это при самом высоком уровне следующего сизигийного прилива. Господи, пошли нам завтра хороший прилив».

«Бывали такие моменты, моя душенька, — писал Диане Стивен, указав на письме: „С берегов реки Сан-Франсиску“, — когда ты была не слишком довольна Джеком Обри. Но если бы ты понаблюдала за ним эти последние две недели, то, я уверен, признала бы в нем героические качества и известное великодушие. Как я тебе уже сообщал, пьяный лоцман посадил корабль на мель посередине реки на пике самого высокого прилива, и, стараясь изо всех сил, мы не смогли стащить судно, оно даже не сдвинулось с места. Не удалось снять его с мели и во время следующего прилива, уровень которого был недостаточно высоким, чтобы фрегат мог оторваться от илистого дна. После этого оставалась лишь одна надежда на смену луны, когда бывает сизигийный прилив — самый высокий. Мысль эта нас утешала, но с каждым днем наша добыча удалялась от нас на сотню-другую миль. От этой добычи зависят счастье Джека, его карьера и репутация. Вдобавок ко всем напастям, не было никакой уверенности в том, что следующий сизигийный прилив достигнет необычайно высокого уровня того прилива, во время которого „Сюрприз“ оказался на мели. Однако за все это время я ни разу не услышал от Джека ни одной жалобы, возгласа „Черт бы все побрал!“ или одного из тех более крепких выражений, которые так часто слышишь на корабле и которые он походя изрекает по сущим пустякам. Конечно же, он заставлял всех выкладываться целыми днями, поскольку надо было свезти на берег все орудия наряду с бессчетным количеством провизии и других припасов. А при отливе пришлось отрыть канал под днищем корабля, чтобы легче было стащить его с мели в нужный момент. Надо было подвесить и перо руля. Я не помню, чтобы во время всех этих работ он хотя бы раз выругался или кого-то отчитал. Самое любопытное было в том, что это его спокойствие буквально завораживало матросов. Они, нервничая, поглядывали на него и продолжали выполнять свои обязанности с поразительной добросовестностью. То же относилось и к отцу Мартину, и ко мне. В первые дни, когда корабль следовало разгрузить как можно быстрее для того, чтобы его корпус не покоробился или не переломился во время квадратурного прилива, все умелые матросы использовались для работы с пушками, а отцу Мартину, казначею и мне доверили шестерку (противная лодчонка), чтобы буксировать на ней к берегу тяжелые бочки. Уверяю тебя, мы постоянно ощущали на себе бесстрастный, решительный и повелительный капитанский взгляд. Ощущали его на каждом шагу и робели, как школяры.

Однако через несколько дней нас освободили от трудовой повинности — с кровоточащими руками и, без сомнения, надорванными спинами, но освободили, поскольку больше не оставалось не требующей особых навыков работы. Должен признаться, что последняя неделя была особенно сносной. Это единственная известная мне тропическая река, не зараженная москитами, хотя совсем рядом имеются обширные болота с изобилием птиц. Представь себе, если можешь, дорогая, розовую колпицу; кроме того, там в изобилии всевозможные растения. Я редко видел более счастливого человека, чем мой друг отец Мартин в те дни. По его мнению, можно было совершить такой вояж лишь ради жесткокрылых. Но, помимо того, что он собрал коллекцию чрезвычайно интересных жуков, он также видел боа, что было одним из его заветных желаний. Мы гуляли по дикому лесу, беседуя о ягуарах, когда нас сбил с ног какой-то предмет, который я принял за тяжелый сук или кусок лианы. Однако эта лиана извивалась с такой силой, что я тотчас понял, что на самом деле на нас с дерева упала огромная змея. Но змея эта сама так перепугалась, что стала метаться во все стороны. Я увидел, что отец Мартин держится за нее обеими руками, и принялся втолковывать ему, что его поведение опрометчиво, необдуманно, неразумно. Мне следовало бы напомнить ему о судьбе Лаокоона, но змея, сжав мою шею хвостом, заставила меня замолчать. Задыхаясь, отец капеллан объяснил мне, что это боа — а боа удивительно миролюбивые создания, — и он хочет только взглянуть на его рудиментарные конечности, после чего отпустит его, не причинив Божьей твари никакого вреда. Тут бедное существо опомнилось и рванулось (если только подобное слово применимо к такой толстой и почти бесконечно длинной рептилии). Змея решительно освободилась из объятий отца капеллана и стрелой взвилась вверх. Больше мы ее не видели. Судя по яркой окраске и смущенному состоянию ума, рептилия, должно быть, недавно сменила кожу. Самое замечательное то, что мы ежедневно производим опыты над растениями, которые напоминают листья куки, или коки, и которые подарил мне один перуанский путешественник. Стоит пожевать их самое непродолжительное время, как удивительным образом обостряются умственные способности, приходит какое-то радостное чувство, отступают голод и жажда. У меня имеется значительный запас таких листьев, потому что, думаю, это зелье поможет мне отделаться от одной моей пагубной привычки. Возможно, ты заметила, что для борьбы с бессонницей и некоторыми другими недугами я использую настойку опиума, и привычка эта становится досадной. Не думаю, что речь идет о злоупотреблении, тем более о пристрастии, и все-таки у меня появилось нечто вроде потребности, наподобие потребности в табаке. Мне хотелось бы от нее отделаться, и я думаю, что эти ценные листья окажут нужное воздействие. Их свойства поистине поражают меня, и я вложу в письмо несколько листиков, чтобы ты смогла испытать их на себе. В период особенно тяжелой работы и волнений я предложил их Джеку, но он сказал, что если они помогают обходиться без сна и пищи, то они ему не нужны: в эти напряженнейшие дни ему нужны сон и еда. Короче говоря, он ни за какие коврижки не станет принимать никаких снадобий до тех пор, пока корабль не окажется на плаву.