Книга Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден

Именно в Тиволи следует отправиться тому, кто желает изучить новые моды; именно туда съезжаются прекраснейшие женщины. Сколько элегантности, сколько свежести во всех уборах! Как выходит, что одна розовая шляпка не похожа на другую розовую шляпку, одна черная накидка не похожа на другую черную накидку, одна хорошенькая женщина не похожа на другую хорошенькую женщину? Взять хотя бы Французский театр; давеча женщины там были одеты точно так же, как и вчера вечером в Тиволи: те же капоты, те же накидки, те же платья из белого муслина, однако сравните одну публику с другой, и вы убедитесь, что они отличаются так же сильно, как улица Предместья Сен-Дени и улица Предместья Сент-Оноре[258]; однако объяснить, в чем заключается эта разница, мы не в силах, разве что прибегнем к знаменитому фенелоновскому не знаю что[259], к этому крику отчаяния, который вырывается у человека, тщетно пытающегося описать словами то, что пленяет глаз и ум[260].

На балу в Ратуше были замечены дамы в черных платьях с красной вышивкой; рисунок изображал коралловые ветви и языки пламени; нам этот наряд не по душе. Мораль: в области элегантности напоминания об аде неуместны.

Случалось ли вам бывать вечером в соборе Лоретской Богоматери[261]? Случалось ли слушать там религиозную музыку, на которую присутствующие обращают так мало внимания? В этой церкви слабо веришь, что находишься в храме, и мы очень хорошо понимаем ту молодую особу, которая, рассказывая отцу об этом благочестивом собрании, воскликнула: «Там так болтали! так ерзали! так шумели! Право, у меня душа болела за священников».

Значение всех слов относительно: поступок, который сегодня кажется ошибкой, завтра может предстать подвигом; приступ гнева может именоваться глупым безумством, а может — священным негодованием; убить человека — преступление, и тот, кто его совершил, именуется убийцей; убивать нескольких людей в назначенный час — это ремесло, и тот, кто его избрал, именуется палачом; убивать множество людей, выстроенных определенным образом, — это слава, и тот, кто ее завоевал, именуется героем. С подобными вещами мы сталкиваемся каждый день: не ответить на письмо — постыдная неучтивость; не ответить на полсотни писем — законное право, и право это принадлежит нам; за день от пятнадцати до двадцати человек просят нас уделить им несколько минут, мы надеемся, что нам простят наше отсутствие на всех этих бесчисленных свиданиях. Принимать каждое утро два десятка любезных и остроумных собеседников было бы, без сомнения, чрезвычайно приятно; увы, приходится признать, что мы не созданы для этого блаженства; вкушать его нам некогда.

29 июня 1837 г.

Самый ужасный день в году. — Бал национальной гвардии. — Душистая бумага

Туман застилает глаза, в воздухе сгущается тьма; с утра отовсюду доносился стук, а теперь дом содрогается от глухого домашнего грома; зловонные потоки желтой лавы разливаются по всем комнатам; кругом пустыня; грубые полуголые люди выносят наружу, словно скверный хлам, наши самые драгоценные сокровища и сваливают в кучу вещи, милые нашему сердцу. Стулья и кресла поставлены вверх ногами. На обеденном столе красуются предметы, какие менее всего ожидаешь увидеть в этом месте. Арфа под зеленым покровом возмущенно стенает от наносимых ей оскорблений, а позолоченная кровать, внезапно пустившаяся в странствия, изумляется при виде новых пейзажей, стыдливо задергивает легкий полог и вся дрожит от страха!.. Все дело в том, что настал самый ужасный день в году, день, который мы тщетно пытались отдалить; мы так долго не верили, что наступит весна, что сомневались и в приходе лета; однако же оно пришло; мы призывали его изо всех сил — значит, теперь надо радоваться, надо мужественно сносить жару и, главное, безропотно пережить тот роковой день, когда из дома выносят ковры.

Счастлив тот, кто в этот день может спастись бегством, поехать завтракать к другу и остаться у него до вечера! Несчастен, трижды несчастен тот, кого неумолимый долг заставляет провести эти чудовищные часы дома! Ни единого уголка, пригодного для жизни; в одной комнате нет даже стула, в другой собрана мебель со всего дома! Стулья взгромоздились на столы, диванные подушки влезли на стулья; шкаф напоминает осажденную крепость. Несчастный хозяин дома хочет позавтракать. «Ах, сударь! Да ведь чашки и ножи остались в шкафу». Несчастному приходится обойтись без ножа и пить из кухонного стакана; ничего удивительного: не стоит даже мечтать о нормальном завтраке в день, когда из вашего дома вынесли ковры.

Хозяину дома приносят счет на 60 франков; не желая заставлять торговца приходить еще раз за такой безделицей, он направляется к секретеру, чтобы взять деньги; он входит в спальню и машинально идет к тому месту, где этот секретер стоял испокон веков; но там пусто. Вспомнив, какой сегодня день, хозяин дома решает попытать счастья в гостиной; но она тоже пуста; люди, именуемые полотерами, освежают паркет. Что же делать! Несчастный возвращается назад и тайными тропами пробирается в столовую; поискав глазами секретер, он обнаруживает его в глубине комнаты, за роялем, и идет на приступ. Он пробирается между двух гор стульев, отодвигает диван, выказывает чудеса ловкости. И вот наконец он у цели; ключ вставлен в замок, секретер открывается — но не до конца; крышка его не падает, как подъемный мост, а лишь приотворяется, словно утренний цветок: раскрыться до конца секретеру мешает рояль, и все старания его несчастного владельца остаются тщетны. Перед роялем стоят кресла и огромный диван, их с места не сдвинешь; бедняга пытается просунуть руку в узкую щель, но рука застревает, и в конце концов ему приходится отослать кредитора ни с чем. Не стоит надеяться отыскать деньги в тот день, когда из вашего дома вынесли ковры.