Книга Алтарь - Александр Прозоров

— Спасибо за подарок, княже, — пересохшими губами произнесла девушка.

— Для тебя не жалко, — пожирая ее глазами, ответил мужчина.

— Тогда я пойду, — кивнула она. — Так ты ничего не желаешь попросить?

— Благодарю, берегиня, — покрутил он головой. — Ничего.

— Тогда я пойду, — в третий раз, как заклинание, повторила хранительница, повернулась и по уже совсем черной в густых сумерках траве зашагала к деревьям.

— Постой! — не выдержал князь.

— Что? — с готовностью повернулась Вилия.

— Ты ведь теперь наш дух, берегиня, — подошел он к ней и взял за свободную руку. — Мы тебе подарки приносить станем. Просить о чем-то. Как же нам тебя вызывать, берегиня, когда ты нужна?

— Я что-нибудь придумаю, княже. — Хранительница пожала его пальцы, отдернула руку и решительно сбросила образ.

— Вилия! — испуганно вскрикнул правитель дикарей. Несколько минут он смотрел сквозь нее на лес, потом сбежал по берегу, сдернул с себя сапоги, штаны, разбежался и кинулся в воды Волхова.

Девушка, испугавшись, тоже подбежала к величавой реке — но тут князь вынырнул и, молотя черную зеркальную поверхность сильными гребками, переплыл стремнину, развернулся, вырвался на песок. Разбрасывая брызги, упал на колени в ручей, опустил голову в ледяную ключевую воду, потряс ею, одновременно колотя русло кулаками, осел назад, вскинув к небу красное лицо с плачущей крупными каплями бородой:

— Зачем, зачем ты делаешь это, дед?! Испытай меня кровью! Испытай болью! Испытай страхом! Зачем ты посылаешь мне такое мучение?! Неужели тебе смешно, Ладо?! Я мало дарил тебе серебра и молодых ягнят? Чего ты еще хочешь от меня, белолицая?! Чего ты хочешь, зачем тянешь руки, зачем рвешь сердце, зачем с Дидилией ссоришь?! Я же муж, я же князь, родов многих глава! Почто так испытываете?!!

Он ударил кулаком куда-то в воздух, потом еще и еще и наконец со всего размаха снова ударился головой в ручей, будто собирался расколотить его в куски. Потом вскочил, торопливо оделся и зашагал к городу. Вилия, слегка испуганная таким его поведением, пошла чуть позади, сохраняя невидимость.

Так, вместе, они дошли до запертых ворот, над которыми, на узком навесе, прогуливался стражник с копьем, с мечом на поясе и щитом за спиной. Увидев правителя, он древком ударил куда-то вниз. За воротами вскрикнули, и после короткой перебранки что-то загромыхало, створка чуть проползла вперед, открывая узкую щель. Словен протиснулся в нее — хранительнице стоило немалой ловкости пробраться следом и при этом никого не задеть. К счастью, дикари вместо того, чтобы запирать ворота, принялись кланяться своему князю, дав ей несколько драгоценных мгновений.

Вслед за Словеном она прошла по темным проулкам спящего селения к самому центру, в котором возвышалась двухэтажная усадьба. И опять в ответ на стук слегка приоткрылась калитка — только на этот раз дверь отпирали не воины, а лохматый, заспанный дикарь с большим брюхом, опоясанным простой веревкой. Он тоже низко поклонился хозяину, подарив Вилии необходимую четверть минуты. Теперь осталось только подняться на невысокое крыльцо, проскользнуть за широкую створку, подвешенную на деревянных, закрепленных отростками вверх, рогатках.

Внутри дома горел свет — несколько жировых лампадок, скупо чадящих красноватыми огоньками. Между первой и второй дверьми лежала охапка сена — хозяин вытер об нее ноги, прошел внутрь, повернул налево. Там послышался шорох, скрип еще совсем сырых половиц. Навстречу князю выступила женщина, прильнула к груди:

— Где же ты так долго, сердечко мое?

Волосы длинные, русые, распущенные. Круглое лицо, карие глаза, пухлые губы небольшого рта. Вилия ощутила в сердце какой-то неприятный зудящий укол. Ревностью это быть не могло — ведь хранительница, воспитанная среди женщин, разделяющих на всех общего эмира и не имеющая иной любви и уважения, кроме любви и уважения к Великому, никак не могла испытывать ревности. Хотя — кто знает?

— С духами общался, Шелонь, — погладил ее волосы Словен, наклонился и поцеловал в глаза. И опять хранительница ощутила неприятный укол.

— Притомился, милый. Снеди принести?

— Не тревожься, родная моя. — Обняв ее за плечи, князь довел супругу до топчана, прикрытого толстым тюфяком и застеленного льняной простыней. — Малого не беспокой…

Он погладил сильно выпирающий живот жены, потом с небольшим усилием — видимо, преодолевая слабое сопротивление, уложил на спину, укрыл темной медвежьей шкурой:

— Старший как?

— Сразу после заката уснул, — ответила женщина. — Скоро ты? Мне одной[18]холодно…

— Сейчас, лягу…

Словен, расстегнув пояс, кинул его на лавку, отошел к узкой щели окна, пока еще ничем не затянутого. Остановился, глядя куда-то во мрак. Хранительница направилась к нему — но внезапно князь обернулся, настороженно оглядываясь, потом тихо спросил:

— Это ты, Феич?

— Не он, — сонно сообщила Шелонь. — С самого утра не видела. Ложись, на рассвете опять кто-нибудь придет, поднимет до зари.

Ступая как можно тише, Вилия отодвинулась к двери, немного подождала, давая успокоиться звериному чутью дикарей, после чего, тихонько приоткрыв и закрыв за собой дверь, вышла наружу. Дальше остановить ее не мог уже никто.

* * *

В Клан она вернулась на новой вечерней заре — путь на легкой долбленке вниз по течению сперва Волхова, а затем Невы много времени не занял. Вытащив лодку на берег, она прошла в святилище, спустилась под землю в свою келью, взмахом руки подвесила под потолок светящееся облако, села на постель, откинулась на завешенную козьей шкурой стену.

Вскоре послышались шаги, и в келью подруги заглянула Милана:

— Ты вернулась, Вилия?

— Нет, на дереве сижу, — криво усмехнулась хранительница.

— А кто тебя знает, — отмахнулась подруга. — С тебя станется морок прислать. Вот я тебе молока принесла. Попей с дороги. Устала?

— Даже не знаю, — ответила Вилия. — Веслом помахать пришлось изрядно. Но там интересно. Мы такого никогда в жизни не видели. Наверное, город Неб, из которого привезли Великого, был таким же: высоким, шумным, многолюдным. С большими белыми домами.

— Тебе нужно побриться, — протянула крынку Милана. — Волосы выросли с ладонь уже. Что номария скажет?

— А зачем мы бреем голову, ты не знаешь? — сделав несколько глотков, поинтересовалась девушка. — Помнится, мудрость Нефелима не накладывает на них никакого запрета.

— Так принято, — пожала плечами подруга. — Хранительницы поступали так всегда.

— Ах, вот оно что, — покачала головой Вилия. — Оказывается, мы тоже чтим заветы предков. Однако когда нам рассказывали о Кемете, то что-то упоминали и о парикмахерах — о тех мастерах, что изготавливали парики и с большим искусством делали прически. А раз прически кому-то делались — значит, кто-то волосы не брил? Только не говори, что это были безмозглые дикари. Дикари никогда не делают себе прически. Тем более — у искусных мастеров.