Книга Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Шорохов шел последним и услышал:

— Куда прешь?

— Как это куда? — закричал Мануков. — А-а па-аз-вольте про-ой-ти в вагон! Я покидал его всего на минуту.

В ответ раздалась ругань.

Они были уже возле поезда. Вдоль вагонов на мешках, узлах, а то и прямо на земле сидели и лежали люди. Была тут их не одна сотня. Компаньоны остановились. Нечипоренко задышал Шорохову в ухо, сказал:

— Силой надо. Вчетвером-то!

Подошел Мануков.

— Распоясавшееся хамье, — его голос дрожал. — Ни совести, ни стыда. Шорохову была приятна беспомощность компаньонов. Случись это на Дону, на Кубани, они бы знали, что делать. Разыскать стражника, кого-либо из железнодорожных чинов. Расчистят дорогу, усадят. Владыки жизни! Здесь иначе. И насколько же быстро они усвоили, что не могут проявить тут своей обычной напористости.

— Заплатить надо, Леонтий, — обратился к Шорохову Варенцов.

— Кому? — удивился тот.

— Машинисту, кондуктору… Сделай для ради господа бога. Злорадная мысль мелькнула у Шорохова: пойти к коменданту станции, сказать:

— Срочно свяжитесь с Агентразведкой армии.

Назвать, конечно, некоторые фамилии. Сразу найдется место в вагоне, будет и встреча со связным…

— Давайте еще раз пройдем вдоль вагонов, — предложил он. Дверь, от которой только что прогнали Манукова, была закрыта.

Трое здоровенных мужчин в шинелях навесили на буфера мешки. Такой же груз примостили на ступени. Стояли, привалившись к ним. Выражение лиц было зверское. У каждого рука за пазухой. Что там — граната? Наган?

Пошли дальше. Тамбур вагона, примыкавшего к паровозу, был завален шпалами. Поверх них сидели люди. Из-за темноты самих этих людей рассмотреть не удавалось, видны были только огоньки цигарок. Ремонтная путевая бригада.

— Здорово, товарищи! — обратился Шорохов в темноту. — Наших здесь нет?

— Наши уехали, остались только ваши, — насмешливо раздалось в ответ.

— Так я ваш и есть, — он взялся за поручень.

— Да ну? — послышался тот же насмешливый голос.

— А что? Всю жизнь у металла.

— И как же ты с ним? Ты его или он тебя?

— Токарничаю. Вот и сейчас со своими ребятами в Лебедянское депо направлен.

— Сам-то откуда?

— Спроси лучше, где меня не было.

— И где же?

— Мариуполь, Бердянск, Таганрог… По всему Югу России мотался.

— В Мариуполе на каком заводе работал?

— На «Никополе».

— И Гиля знаешь?

— Зануду эту? Разговаривает, а к тебе затылком становится. Переспросишь — с завода вон!

— Видно, что знаешь. Сюда-то как занесло?

— Кормиться надо. Сейчас в лебедянское депо… — Ты говорил.

— Товарищи! Помогите в вагон попасть. Ходим, ходим… Народ расталкивать?. Где там! Скарба у каждого — горы.

— А у самих и барахла никакого?

— Яко наг, яко благ. Табачишко есть неплохой.

— Ладно, мужики, лезьте, — донеслось из тамбура. — Жрать нечего, хоть покурим…

Когда Горшков еще только приближался к тому человеку у «Гранд-отеля», он уже знал, что перед ним агент. Метод исключения подсказал. Троих из этой компании Горшков прежде успел повстречать у Торговых рядов, наметанным глазом быстро выделил из общего числа маститых козловцев, ни на одном опознавательного знака не обнаружил. Следовательно, знак должен быть на четвертом. Вот, наконец, и четвертый. Горшков устремился к нему, облегчая себе начало как бы случайного разговора, протянул ладонь с серебряным шейным образком и отшатнулся: знака на агенте тоже не было. Притом подбородок и правая щека залеплены пластырем, ворот рубашки расстегнут, из-под нее виднеется бинт.

Для Горшкова все увиденное могло означать только одно: в данное время агент предполагает за собой слежку и снял опознавательный знак, чтобы предупредить связного. Тем спасал его.

И Горшков, естественно, не произнес пароля, однако незаметно последовал за этим человеком до самого дома, куда наконец тот вошел. Присев на другой стороне улицы на лавочку возле чьих-то ворот, Горшков дождался прихода в тот же дом двух пожилых купцов, а затем налета мародеров и появления последнего из их четверки. Все было правильно. Приезжие ночевали здесь.

Он даже вознамерился просидеть на этой лавочке до утра. В городе ему идти было ни к кому нельзя. Тем более не мог он возвратиться на свою собственную квартиру. В такую же тихую улицу конные патрули наверняка не заедут. Ну а какие-то возможности для контакта с агентом это могло открыть.

Вероятно, все так и вышло бы, но в одном из офицеров, сопровождавших купца, возвратившегося последним, он узнал бывшего сотрудника штаба Южного фронта, с которым прежде неоднократно общался по службе, человека ничтожного, а теперь, очевидно, изменника. Проходя мимо лавочки, где Горшков примостился, этот бывший сотрудник приостановился, вглядываясь.

Потому-то, едва он скрылся в доме, Горшков поскорее поковылял к базару, чтобы под видом ходока из какой-либо неурожайной губернии переночевать между возами. По Козлову таких хлебоискателей бродило немало.

Да, так он и сделал. Ну и ранним утром увидел, что экипажи с его купцами в сопровождении десятка верховых промчались мимо базара. У каждого из верховых перед седлом лежал мешок с добром, за некоторыми из них шли лошади под вьюками. Говорить это могло лишь об одном: купцы покидают Козлов насовсем, и, значит, поручение Кальнина выполнить Горшков не сумел.

К этому времени его раненая нога распухла, стала сильно болеть. Оставалось опять добраться до какой-либо родни за пределами города. Отлежаться. Потом идти дальше. Он прикинул: самое лучшее — попасть в село Таробеево, к тетке, но ради этого надо отпрыгать на костылях пятнадцать верст! По силам ли ему сейчас такое?

Больше всего хотелось возвратиться домой, в свою холостяцкую комнату на Мясницкой улице, свалиться на койку, положить рядом с подушкой наган. Будь потом, что будет. Дешево он свою жизнь не отдаст. Но — Кальнин. Как он узнает, что за разведсводкой нужно посылать нового связного? И не в Козлов, нет! Кто сообщит, наконец, что агент предполагает за собой такую активную слежку, что снял опознавательный знак? Сигнал тревоги! Он тоже не дойдет по назначению. А в конце концов, ради чего он, Горшков, остался в Козлове, тут теперь пропадает?..

Около восьми часов утра, предварительно в отхожем месте утопив наган — важную улику, если в пути случайно задержат казаки, — он покинул базар.

День лишь начинался, но как раз на тех улицах, по которым Горшкову предстояло идти, конные полки выстраивались, чтобы выступить в северном направлении, на Кочетовку, и потому толпился народ. Прямо тут — так сказать, уже без отрыва от строя — казаки продавали сукно, муку, сахар, чай, пластины кожи. За ценой не гнались, очень спешили.