Книга Перед закрытой дверью - Эльфрида Елинек

Ханс навостряет уши, потому что уж наверняка за этим кроется что-то иное. Да не любовь ли к девушке? Сила излучения данного переживания, скорее всего, совершенно исключает что-либо иное! После завтрака ведутся дискуссии о верности и тому подобном, потом объединенными усилиями сооружается какой-нибудь обед, а после него — снова побеседовать о долге и страсти. Иные богослужения так прекрасны и глубоки и при этом настолько скромны — просто до костей пронимает.

Хансу позволили все-таки съесть еще и мороженое, и он взволнованно шлепает ложечкой по непривычной зелено-розово-коричневой жиже, поросенок этакий.

— Ну не свинья ли я чумазая? — задает вопрос Ханс, в ответ на что Софи улыбается.

— А теперь мне все-таки хочется кусок шоколадного торта.

— Да тебе плохо станет.

Никто и никогда еще не видел, чтобы Софи что-то ела, и все-таки она как-то питается, потому что ведь она сохраняет в себе жизнь, ходит повсюду, а значит, расходует калории.

Празднование дней рождения, когда все любят всех и ничтожно мелкие неурядицы лишь усиливают любовь вместо того, чтобы разъедать ее, подобно дымящейся азотной кислоте; прохлада церкви, вольнолюбивые слова, но в меру, гитарные аккорды, единение и согласие сплоченной компании, после чего уже настала пора прощаться с отцом Клеменсом. Как жаль! Доклады с показом диапозитивов, веселые и в то же время интересные. Вечерние прогулки под звездами на приобретенной в собственность земле или неподалеку от нее. Нечто, обозначающее новое начало, новую почку, которая должна распуститься. «Вечное есть тишина — звук преходящ», — заносится в соответствующий дневник. Солнышко, родители, которые понимают друг друга, посещение древних замков, расставания, грусть, к которой примешивается радость, потому что новые встречи вполне вероятны, братья и сестры, помогающие пережить разлуку с помощью остроумных настольных игр, братья и сестры, которые даже ссорятся смеясь, фортепьяно, Дебюсси, полотна импрессионистов, озеро, овечки, мельница в лесу, золотистые облака, пешие походы с рюкзаками за спиной. Встречи накоротке, далеко идущие планы, концерты Хофбургской придворной капеллы, джаз-клубы, лимонад, бассейны, головокружительный спуск по склону Гемайндеальпе, жаль, снега маловато, травмы от падений на лыжах, которые, однако, быстро заживают, забавы, помогающие забыть про больничную постель. Чувства, которые захватывают, сюрпризы в дни рождения, певцы на домашних вечерах, когда слушали Фишера-Дескау, помнишь? Постель, в которой придется полежать пару деньков, температура, которая скоро проходит, посещения картинных галерей, похвальная оценка, полученная за классную контрольную по латыни, что надо обязательно отметить. В гостях у бабушки. Дождь, темное небо, уличные огни, заднее сиденье в машине, булочки с салями, морщинки от смеха, фото на память, шелковая косынка, интегральные уравнения, отрывок из Цицерона, размышления о том, можно ли ради истины делать других несчастными или нет. Что есть правда, что есть ложь и что есть лицемерие? Новые пластинки, тихие беседы при свечах. Красивые платья — и самое первое вечернее платье, надеваемое для посещения Бургтеатра, который очень понравился. «Дон Жуан» в Венской опере тоже очень понравился. Мальчик, которого знаешь только по теннисному корту и помнишь, что у него сильная резаная подача, вдруг помогает тебе снять пальто в гардеробе, его словно подменили, а потом он целует тебя в парке. Переходит тем самым границу, которая разделяет ребенка и взрослого. Серьезное событие, которое празднуется всей семьей. Момент, когда все представляется бессмысленным, когда лица оказываются пустыми масками, когда стоишь перед бездной, когда не видишь уже никакого выхода и т. п. и страдаешь, есть множество выражений, точно описывающих данное состояние. Проблема эта в тот же самый момент подвергается подробному обсуждению в узком кругу друзей, которое оканчивается общим взаимопониманием, чем автоматически заканчивается и сама проблема. Любовь. Лишь невежде подобает злиться, мудрый понимает, или еще одно изречение, где под конец человек ближе всего оказывается к любви Божественной. Что-то скрепляется длительным поцелуем и завершается миром. Разговоры на французском и на английском.

Верхние зубы Ханса впиваются в нижнюю губу, всю изгрыз, там сейчас дырка будет, что все-таки лучше, чем если бы перед тобой возникла принципиальная пропасть. Однако существует принципиальное взаимопонимание между ним и Софи, потягивающей через соломинку лимонад. У ее матери сегодня с утра снова был истерический припадок с воплями, после чего она поехала в свой банк, где ей что-то надо было сделать. Ханс, как всегда, играет мускулами, отнюдь не в прятки, он ерзает на стуле туда-сюда, как будто полные штаны наложил, доверительно подмигивает Софи и повествует, в свою очередь, о колоссальной попойке, во время которой один или несколько его приятелей ни с того, ни с сего принялись выступать, стали дебоширить, да еще как, разбили что-то вдребезги. Говорит он слишком громко, все слышат, никто не понимает, но окружающие проявляют терпимость по отношению к тому, чего не понимают; там же, где терпимости недостает, ее создают посредством обмена мнениями.

Даже если здесь кто-то и расстается с кем-то, то все равно глаза блестят в ожидании новой встречи, которая, конечно же, состоится скоро, пока, чао-чао, серый фольксваген-«жук» ползет прочь и исчезает за поворотом, но многое остается с тобой: дружба и человечность. Девушка под добродушные подтрунивания своего семейства, которое как раз обедает, вдруг, как ужаленная, вскакивает из-за стола и бежит встречать своего молодого человека, которого она ждала так долго и который только что вернулся из альпинистского похода. После чего вся семья сообща предпринимает что-нибудь. Все эти ниточки общности, пронизывающие помещение, словно густой туман, приводят Ханса в бешенство. Он в ярости разрезает ложкой остатки мороженого в металлической чашке, срывая таким образом зло на невинных продуктах питания.

Рассказы о переходах через глетчеры, прощание с family. Sister-heart Кристина, посвященная в веселую проказу. Дорога на почту и полуторачасовая прогулка, уютные часы отдохновения, проводимые в баре у дядюшки Зеппа. Паренек, спускающийся к ней с горы после того, как он на эту гору взобрался. «Совершенно особенное чувство, исходящее от меня к тебе и от тебя ко мне. Старушка, приветливо кивающая нам». Погуляли, поболтали, пообедали. Гулянья под трели жаворонка. Кто-то больше всего на свете любит смотреть на траву и на небо.

Ханс улавливает токи, блуждающие во всех направлениях, струясь от одного к другому и от другого к одному. Что же это, что же там такое перетекает? Лица, к которым оно относится, не знают этому названия, во всяком случае, знают имя не прямое, но косвенное, с которым все это немедленно вступает в соединение: ТЫ! Трогаемся в сторону больницы, что на Земмеринге, эстакады, тоннели. Подъем на Йоккельгоф, приведение комнат в порядок, обед и сиеста, лень писать письма на каникулах, полоска тумана и голубое небо, которое смеется, что ему, собственно, совсем и не нужно. Множество тем, на которые можно поговорить. Взаимное понимание. Ханс поперхнулся, закашлялся, из него обратно в блюдце выливается полчашки кофе, который Софи ему заказала. Перемешанный со слюной кофе поднимается внутри него все выше и выше. В его мозгу зияет большая дыра, которую можно было бы обозначить в самом общем смысле как Ничто. Когда гимназисты разговаривают друг с другом, тогда они просто существуют друг для друга, и как раз в этой незамысловатости наружной формы находит свое выражение «беспредельная глубина содержания», говорят они на два голоса. Зачастую любопытно бывает понаблюдать за окружающими людьми, для этой надобности следует присесть на пенек. Цель совершенно очевидна и называется любовью.