Книга Мироходец - Линн Абби

Она пошла дальше, и вскоре впереди показалась пещера, около которой сидела незнакомка. Женщина никак не отреагировала на возвращение Ксанчи, продолжая неподвижно созерцать окрестности. Девушка опустилась на траву. Головокружение и слабость все еще не проходили, веки тяжелели, клонило в сон. Но она боялась засыпать в этом странном незнакомом месте, а потому решила поговорить.

— Ты сказала, что здесь есть еще кто-то. Как их найти?

— Ты их не найдешь, — словно очнувшись, проговорила женщина.

— Почему? Что произошло? И почему я опять вернулась сюда? Отвечай! — Ксанча погрозила кулаком. — Это что, Фирексия?

Испуг на лице женщины сменился презрением, а затем равнодушием.

— Успокойся. Просто сядь и жди.

После этих слов, сказанных тихим ровным голосом, у фирексийки опустились руки. В конце концов, в жизни ей приходилось делать вещи и потяжелее, чем сидеть и ждать, к тому же ужасно хотелось спать, и она смирилась. Удобно устроившись у входа в пещеру, Ксанча задремала, а когда проснулась, то обнаружила, что вокруг ровным счетом ничего не изменилось. Незнакомка все так же сидела на прежнем месте, положив ладони на колени и уставившись в одну точку. Немного отдохнув, фирексийка подступила к странной женщине с новыми расспросами.

— Как давно я сюда попала?

— Не знаю.

— А ты?

Молчание. Ксанча подавила злость и принялась расхаживать вокруг пещеры. Она давно бы уже воспользовалась кистом, если бы внутри не было этой тупой ноющей боли, выворачивающей ее наизнанку и подступающей к горлу горькой тошнотой.

Вдруг женщина поднялась на ноги и, воздев руки к небу, прошла несколько шагов вперед. Девушка взглянула вверх и заметила среди облаков четыре темные точки. Вскоре они исчезли, и незнакомка вернулась на прежнее место. Но теперь она казалась расстроенной. Ксанча решила воспользоваться переменой в ее настроении.

— Кто это?

— Другие, — печально ответила женщина.

Фирексийка приободрилась. По крайней мере тон собеседницы уже не был таким равнодушным.

— Ты здесь давно?

— Я пришла с тобой.

— Сколько времени прошло с тех пор?

— Прошло время. Его нельзя делить или измерять.

— А что мы здесь делаем? О нас забыли?

Женщина вздрогнула.

— Ангелы нашли тебя и того, другого…

— Урза! — воскликнула Ксанча. — Нас нашли вместе?

— Да, но он совсем не похож на тебя. Его глаза могут видеть все…

«Он скоро придет за мной! Он жив, значит, все будет хорошо!» — радовалась фирексийка.

— А что случилось с Урзой? Ну, с тем, вторым…

— Ангелы принесли вас во дворец Госпожи. Она оставила Урзу у себя, а ты… ты не такая, как он… Она сказала, что ничем не сможет тебе помочь, что ты все равно умрешь… Госпожа не любит смотреть на умирающих…

— Получается, меня бросили здесь умирать, а тебя — приглядывать за мной? Но я не умерла, и о нас забыли? Так?

— Давай подождем, — вздохнула женщина.

— Чего ждать? — возмутилась Ксанча.

— Дворец, — как всегда загадочно, ответила незнакомка.

В эту минуту в голову фирексийке пришла простая, но ясная мысль: эта женщина была тритоном. Обычным тритоном, который только и мог что слушать и повиноваться. И как бы Ксанча ни старалась, она не могла ничего изменить в сознании этого несчастного подневольного существа. Но она могла заставить его действовать.

— А что, если мы не будем ничего ждать? — заговорщицким тоном спросила фирексийка, пододвигаясь ближе к сероглазой незнакомке. — Что, если мы сами попробуем добраться до дворца?

— Это невозможно.

— Почему? У меня есть кое-что, что поможет нам в этом. Если ты скажешь мне, где дворец, я смогу перенести туда нас обеих.

— Это невозможно, — повторила женщина. — Сама Госпожа ничем не смогла тебе помочь. Да и вообще я не должна с тобой разговаривать. Мы будем ждать… и молчать.

Она снова выпрямила спину, сложила руки на коленях и замерла, уставившись в пространство. Но Ксанча понимала, что стена между ними уже разрушена. Тщательно подбирая слова, она задавала вопросы и в конце концов снова разговорила незнакомку. Выяснилось, что зовут ее Созинна, а ее Госпожу — Серра. К сожалению, Созинна знала о своем мире не больше, чем тритон Ксанча о Фирексии, во времена ее первой встречи с Урзой.

Созинна была Сестрой Серры, то есть фрейлиной Госпожи, и жила во дворце. Весь этот мир представлял собой скопление островов, свободно парящих среди золотистых облаков. Один из таких островов и занимал дворец Госпожи.

«Другие», как назвала их сероглазая Сестра Серры, были ангелами, выполняющими поручения Госпожи за пределами дворца.

Именно они нашли Урзу и Ксанчу и принесли фирексийку и Созинну на этот остров, потому что у них не было крыльев.

Рассказ Ксанчи о том, что в Храме Плоти некоторым тритонам вживляли крылья, вызвал у Созинны отвращение.

— Ангелы, — внушала она собеседнице, — рождаются естественным путем, как и все мы здесь. Госпожа уважает жизнь… Неудивительно, что она ничего не сделала для тебя. В твоем прошлом только грязь, насилие и смерть.

И Созинна принялась рассказывать о том, как Серра увеличивает количество своих подданных. По рассказам получалось, что рождения происходят крайне редко. Будущие родители приглашались жить во дворец, а новорожденные направлялись в особую детскую, где Госпожа лично занималась их дальнейшим воспитанием. В голосе женщины слышались ностальгические нотки, когда она вспоминала свое детство и то, как ее обучали искусству размышления и основам служения Госпоже. Слушая рассказы Созинны, втайне Ксанча думала о том, что особая детская мало чем отличалась от Храма Плоти, но вслух, естественно, ничего не говорила и лишь вежливо улыбалась.

На следующий день, если его можно было считать днем, потому что солнце не садилось и не вставало, Созинна призналась, что влюблена в одного из ангелов.

— Это разрешено? — удивилась Ксанча. Сама она никогда не испытывала подобного чувства, ведь большую часть своей жизни она провела с Урзой, скитаясь по вселенной и скрывая свою бесполую плоть под мужской одеждой. — Но у тебя же нет крыльев!

Произнеся это, фирексийка тут же выругала себя за бестактность, но было уже поздно. К тому же природное любопытство не давало ей покоя. В большинстве миров, где ей довелось побывать, люди жили в соседстве с гномами, эльфами и другими расами. Любовь там если не была запрещена, то по крайней мере не приветствовалась. А в мире, где восход солнца мог разрушить гармонию, такое чувство вообще казалось невозможным.

— Крылья! А что мне крылья! — воскликнула Созинна, удивив собеседницу внезапной горячностью. — Мы все рождены и одинаково воспитаны, все равны перед Госпожой. Она сама поощряет нас открыто выражать свои чувства и всегда слушаться своего сердца.