Книга Император и шут - Дэйв Дункан

– Бог Жадности, прости меня! – стенал придворный.

Стук в дверцу кареты вывел секретаря из задумчивости.

Одлпэр опустил окно и отпрянул, получив плевок ледяных струй дождя прямо в лицо.

– Докладывай! – пробурчал он.

– Сломана рессора, – пожаловался форейтор.

– Его величество предположил то же самое. Послушай, пока мы двигались, ты не заметил по пути или поблизости какуюнибудь гостиницу или приличный домишко?

Любой мелкопоместный дворянчик счел бы для себя честью оказать гостеприимство застигнутому тьмой королю – по крайней мере, пока не обнаружит, насколько сей венценосец погружен во тьму невежества. Одлпэр с удовольствием убедился, что раз уж форейтору мокрее не стать – на парне и сухой нитки не осталось, – то самому сановнику нет необходимости идти на разведку.

– Конечно, мастер, заметил, – охотно сообщил форейтор. – Как раз через дорогу гостиный двор.

Одлпэр содрогнулся. Дела принимали скверный оборот.

– Я и название разглядел: «Голова солдата», – с надеждой добавил форейтор.

– Подозреваю, что воняет там соответственно вывеске. Не худо бы послать когонибудь посчитать клопов.

Ответом на его шутку был мрачный взгляд, напомнивший придворному, что он все предыдущие часы отдыхал в теплой и сухой карете, а кучер, форейтор и слуга мерзли на ветру и мокли под ледяными струями. Повернувшись к королю, Одлпэр произнес:

– Через дорогу есть постоялый двор, ваше величество.

– Отлично. Где зонтик?

– Осмелюсь рекомендовать накинуть плащ, ваше величество… – вслух сказал Одлпэр, а про себя добавил: «Чтобы такая жирная задница не промокла под дождем, не только зонтика, плаща не хватит».

Анджилки умудрился использовать все внутреннее пространство кареты, чтобы набросить на плечи огромную, подбитую собольим мехом черную хламиду. Зажатый в угол Одлпэр держал в руках зонтик. Двое слуг открыли дверцу кареты и помогли своему господину выбраться из нее, в то время как Одлпэр раскрыл над королем зонт. Сам Одлпэр не стал тратить время, разыскивая свой собственный плащ, а выпрыгнул из кареты на землю в том, в чем был, и без посторонней помощи.

Завернутый в плащ, как в кулек, Анджилки раскачивался под порывами ветра. Обычно король общался лишь с Одлпэром и никогда не обращался к другим слугам, а уж тем более не помнил их имен, но даже в полной темноте форейтора легко было опознать по железному кольцу на правой ноге. Это помогло Анджилки определить, кто перед ним, и он выплеснул на беднягу скопившееся раздражение. Впрочем, большую часть его гнева унес ветер, добрая половина раздражения застряла в высоком воротнике плаща, а на долю слуги остался лишь жирный королевский палец, мелькавший перед носом, да неясное бормотание из меховых недр.

– Преступная небрежность! – мычал толстяк. – Грубая ошибка… причинено беспокойство… уволить немедленно… без рекламаций… лентяй… недосмотрел… опасности…

Промокший и промерзший, Одлпэр наслаждался, глядя на ковыляющего короля. В сопровождении форейтора и слуги толстяк скользил по грязи, продолжая ругаться. Одлпэр впервые видел венценосного дурака таким возбужденным. Придворный настороженно следил, не отплатит ли разжалованный форейтор капризному господину добрым ударом кулака или хотя бы тычком, который можно было бы классифицировать как оскорбление монарха. Но нет, увы!

«Современной молодежи печально не хватает благородных добродетелей, – вздохнул Одлпэр на долготерпение форейтора. – Человек измельчал, если стал способен беспрекословно принимать любой, даже самый несправедливый приговор. Какое разочарование!»

Тем временем Анджилки окончил тираду и промычав: «Одлпэр!» – резво развернулся на каблуках, пронесся, подталкиваемый ветром, позади неподвижной кареты и угодил прямиком в канаву. Невероятно объемная масса как короля, так и его платья мигом вытеснила не только воду, но и тухлую жижу из колдобины, бросив ледяной потоп вонючей мерзости на ни в чем не повинного секретаря.

12

– Как рьяно ты о себе заботишься, дядя! – ухмыльнулся вновь прибывший, оглядываясь.

Крушор лишь плечами передернул. У него было что ответить на сарказм племянника – например, что особняк по хабским меркам довольно скромный, но пират, скорее всего, предпочтет ему не поверить.

– Посольство представляет Нордландию! Ты что же, хотел бы, чтобы Империя видела в нас варваров?

– Да, – не колеблясь подтвердил Калкор. – От этой пышности разит тухлятиной! Она мне отвратительна. – Он хмуро взирал на мраморные колонны, пушистые ковры, узорчатую обивку стульев.

– Таков здешний обычай, – неуклюже настаивал Крушор.

– Мерзость это, – рыкнул тан.

Он попрежнему не обременял себя одеждой – лишь кожаные штаны и грубые башмаки и конечно же оружие: палаш и кинжал на поясе. Ледяные струи дождя должны были бы проморозить пирата до мозга костей, но, похоже, Калкор не замечал ни воды, ни ветра. Наметанным на ценности глазом он выбрал самый дорогой ковер и вытер о него грязные башмаки.

Штат посольства выстроился в холле в одну шеренгу, чтобы достойно принять благородного гостя. Большинство были, естественно, джотуннами, но и импов хватало. И если земляки пирата пребывали в тревоге, то импы и вовсе довели себя до ужаса.

Крушор уже в который раз пожалел, что расфрантился на местный манер для встречи с племянником. Вероятно, Калкор и в одежде видел упадок или даже разложение личности.

«Жаль, что он не понимает, что в Хабе иное рукопожатие стоит сотни тумаков», – огорчался посол.

– Не желаешь принять ванну? – предложил он племяннику.

– Нет.

– Тогда позволь представить тебе наш посольский штат…

– Не надо. Во всяком случае, большинство из них мне ни к чему. Пусть поторопятся с едой: мясо с кровью и вино покрепче. Мне нужна комната с добрым соломенным тюфяком. И… – пират еще раз осмотрел представителей посольства, – среди этих женщин есть твои дочери, дядя?

– Нет. – Крушор чувствовал себя как на иголках, но надеялся, что вспыльчивый племянник не заметит его нервозности.

Калкор заметил, но понял посвоему. Сапфировые глаза весело блеснули.

– Ты умнее, чем кажешься на первый взгляд, дядя. Очень хорошо – я возьму вот эту и вот эту.

– Но…

– Да?

– Уверен, они будут польщены, – проглотив комок в горле, промямлил Крушор, – и оценят оказанную им честь.

– Мне плевать на их чувства, – фыркнул Калкор. – Поторопись с едой и пришли, как только будет готова; а вино и девок – сейчас.

* * *

Хозяин постоялого двора упорствовал до тех пор, пока Азак не заплатил за семь тюфяков, хотя на полу комнаты поместилось всего пять. Единственная лампа свешивалась с потолка, дымя и истекая жиром, так что воняла хуже груды промокших и пропитавшихся конским потом тряпок, сваленных кучей у двери. Кроме набитых душистым луговым сеном тюфяков, никакой другой мебели в комнате не было. Инос давно уже застелила свой и теперь сидела, с отвращением разглядывая крысиные норы, зиявшие в противоположной стене. Дождь мерно стучал в оконные ставни, гдето тревожно ржала ломовая лошадь, общий зал внизу медленно наполнялся завсегдатаями таверны, и первые возгласы предвещали накал будущего веселья.