Книга Избранный - Максим Замшев

Вообще без Кристофа он вряд ли бы решился на то, чтобы поехать в Москву. За годы жизни в этом мрачном доме, куда его определило семейство, он разуверился в жизни окончательно и в какой-то момент настолько физически ослабел, что понял: выбраться из этих стен ему вряд ли суждено. На последней грани отчаяния и безумия провидение послало ему Кристофа. Седовласый хитроумный старик сразу стал для него чем-то вроде духовного наставника, помогал ему окончательно не пасть духом. А тот утренний разговор объединил их чуть ли не в одно целое.

Это было довольно туманное утро, из окна веяло холодом и сыростью. Их комната, находившаяся почти в подвале, освещалась слабо, а свет включать не хотелось. Уж больно неприятно светили белые лампы, установленные в каждой комнате приюта по прихоти директора.

Кристоф потянулся, приподнялся на локте и посмотрел на него, проверяя, проснулся он или нет. Можно сказать, проснулся. Он почти и не спал. Той ночью его особенно мучили страхи, воспоминания путались и тянуло покончить со всем этим, со всей этой полужизнью, которая никак не лучше смерти. Кристоф, привычно откашлявшись, спросил его, как он спал. Ответа долго не было. Кристоф и не торопил. Между ними часто устанавливались такие вот необременительные для обоих паузы. Время здесь то двигалось, то замирало, и не было никакого смысла торопиться. Наконец он заговорил:

– Дорогой Кристоф, сегодня, кажется, настал тот момент, когда я могу поделиться с вами главной тайной моей жизни. Вряд ли я выберусь отсюда, да и вы тоже. Но каждый из нас не может терять надежду. Поэтому слушайте, слушайте и не перебивайте.

– Я к вашим услугам, мой друг!

– Моя семья очень богата. Я родился в том мире, где никто не заботится о куске хлеба, где семейный бизнес кормит и будет кормить целые поколения. Нет ничего более счастливого для меня, чем воспоминания детства. Прогулки по Люксембургскому саду, летние выезды к морю, любовь и забота старших братьев. В нашем роду были русские корни, но эта тема особенно не муссировалась. Коль живем во Франции, то мы французы и точка. Но судьба распорядилась так, что я стал славистом, специалистом по русской культуре. В ранней юности, гуляя по Парижу, я забрел в русский храм, увидел православные иконы и заболел ими. Семья сначала отнеслась к моему увлечению неодобрительно, но я был младшим из братьев и мог в семейном бизнесе не участвовать. Поэтому вскоре я уехал учиться в СССР! В те годы это было не очень просто, но влияние и богатство моей семьи сыграли решающую роль. Как чудесно я провел время в этой стране! Объездил немало храмов и узнал о русских иконах все, что можно было узнать. А какие там солнечные, искрящиеся зимы! Таких во Франции не увидишь! После обучения я вернулся домой и основал кафедру в одном из провинциальных университетов. Жизнь, казалось, дошла до наивысшей своей точки. Все у меня было! Любимая работа, ученики, в деньгах я не нуждался, как вы понимаете. И вот в один день все изменилось.

– Позвольте я перебью вас. А у вас была своя семья?

– Нет. Как-то не случилось. Наверно, я слишком сильно любил свою работу. Женщины, само собой, были. Но…

– Простите мою неделикатность. Продолжайте!

– Однажды я неожиданно приехал в Париж. Просто так, знаете, прихоть… Я мог себе это позволить. Мне была присуща некоторая мечтательность, сумасбродство, если хотите. И хоть мне тогда уже было за сорок, я иногда поступал как мальчишка. Я гулял по городу дотемна, пил кофе в разных кафе, вспоминал женщин, с которыми меня сводила судьба, немного грустил. Не ведаю как, видно, ноги сами меня привели, но я очутился возле нашего семейного родового дома, хотя совершенно не собирался этого делать. В такое время, а была середина июля, редко кто находится в городе. Тем не менее одно из окон на втором этаже горело. Я прекрасно помнил, что это окно кабинета моего брата. Не передать, как я обрадовался! Мы не виделись около года, он все время занят, работал по многу часов, и вот теперь такая счастливая возможность прижать его к груди! Я ринулся наверх.

Прислуга приветствовала меня, все домочадцы, скажу я вам, относились ко мне очень тепло, хотя последние годы я появлялся в семейном гнезде не часто. Около кабинета брата я замедлил шаг, чтобы умерить дыхание. Из-за двери слышались голоса: моего брата и еще чей-то. Мне стало неловко: вдруг я помешаю каким-нибудь деловым переговорам? Я приник ухом к двери, пытаясь расслышать, о чем идет речь. Во всем доме стояла сплошная тишина, поэтому все было очень хорошо слышно. Оказалось, что и второй мой брат там. Его голос тоже вмешался в разговор. Средний наш брат – человек странный, нелюдимый. Мы ни разу в жизни не говорили с ним, что называется, по душам. Нахождение его сейчас в кабинете как-то умерило мои восторги. Подумалось, лучше постоять тихо, потом уйти подобру-поздорову.

– Что же происходило в этом таинственном кабинете?

– В том-то и дело, что разговор выглядел абсолютно бессмысленным. Сначала тот, незнакомый, голос объявил, что кто-то уже избран, но ждать еще долго. Два моих брата ответили, что не сомневались в мудрости и проницательности говорящего. Они, кстати, обращались к нему странно – Глава…

– Как? – Кристоф подскочил с кровати.

– Глава!

– Господи, какое совпадение!

– Вы это о чем?

– Не обращайте внимания, продолжайте…

– Затем Глава назвал имя!

– Какое же имя!

– В том-то и дело, что я не знаю. Это какой-то шифр.

– Вы его запомнили!

– Да.

– И что же сказал Глава!

– Я, кстати, забыл вам рассказать, что все участники беседы говорили по-русски. Это тоже меня удивило, этот язык не был принят в нашей семье. Между собой все предпочитали общаться по-французски. Попытаюсь сейчас перевести вам шифр. Звучало это примерно так: Имя у него, как у царевича, а фамилия, как у того, имя чье легион…

Да, сейчас, находясь в Москве, когда до цели осталось совсем немного, он ясно помнил глаза Кристофа, когда тот слушал его рассказ. Довольные, ясные, решительные… Все, что он поведал товарищу по несчастью потом, тот, казалось, слушал так, будто бы главное он уже уяснил и все остальное только подтверждает нечто уже известное. А ведь все самое страшное для него произошло после, когда ему в спину уперлось холодное дуло пистолета и незнакомый человек велел ему не шевелиться. Потом наступил некий необъяснимый провал, словно ему пытались стереть память. Но, видимо, испуг был так силен, что разговор трех людей в памяти остался навсегда.

Сначала он лежал в какой-то больнице, где все его существование длилось от забытья до редкого и смутного сознания. По ночам в голове звучал разговор трех мужчин, который он никак не мог забыть, словно внутри него кто-то каждый раз ставил иголку на пластинку в одном и том же месте. Иногда его навещали братья, приносили вкусную еду, заботливо спрашивали о самочувствии, а он каждый раз пересказывал им историю с дулом пистолета в спине, которое он ощутил в своем родном доме, и о разговоре, невольно подслушанным им. Братья смотрели на него заботливо, говорили, что он очень болен и все эти истории ему, видимо, померещились. Потом братья перестали приходить. Он отчетливо помнил, что в последний свой визит они появились вдвоем и смотрели на него долго-долго. В глазах среднего брата стояли слезы, старший пытался улыбаться, но у него не очень получалось. Наконец они нагнулись к нему, поочередно поцеловали в лоб и удалились. Он тогда еще не предполагал, что видит братьев в последний раз. Любопытно, что после того, как ему перестали наносить визиты, самочувствие стало улучшаться. Дело явно шло к поправке. Прекратились уколы, голова больше не ныла. Потом ему принесли одежду, завязали глаза и усадили в машину. Автомобиль ехал, по его представлениям, часов шесть. А когда мотор заглушили, началась его многолетняя мука пребывания в этой подвальной комнате, где за каждым шагом присматривали и откуда не было никакого смысла бежать…