Книга Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - С. П. Сомтоу

Они сидели в ложе, отведенной для родственников Амелии. Раньше это была королевская ложа, но теперь, после всех новомодных перестроек, она превратилась в унылую бетонную нишу с установленным в ней кофейным автоматом. Родственников было не так чтобы очень много, и все они демонстративно не замечали Памину, паршивую овцу добропорядочного семейства, и ее приятеля – рок-звезду, идола молодого поколения, – пусть даже Памина пришла в очень пристойном виде. На ней было черное строгое платье из гардероба Хит.

Вступительные слова, которые невнятно пробормотал старик в костюме арлекина, сидевший со скрещенными на груди руками, прямо перед занавесом цвета полуночного неба, были на зловещем, раскатистом венгерском:

Hqj rego rejtem

Hova, hova rejstem

Hoi volt, hoi пет: kint-e vagy bent?

– Что он там говорит? – прошептала Памина.

– Это очень древняя история, – перевел Тимми, – и кто знает, о чем она: о том ли мире, что нас окружает, или о том, что таится у нас внутри? Вот послушай... De пет abba halunk bele... «В нас самих мы никогда не умрем».

– Только не говори мне, что венгерскому тебя учил сам граф Дракула, – пошутила Памина.

– Дракула был румыном, – ответил Тимми. И тут же вспомнил...

Вымощенная дорога, крысы в сточных канавах, отрезанные головы, насаженные на колья, – до самой вершины холма, где стоит пиршественный стол...

Было ли это на самом деле? – подумал Тимми. Или это всего лишь фантазия, выхваченная из хаоса моих отрывочных воспоминаний? Знал ли я Влада Цепеша, настоящего Дракулу... или это просто картинка, всплывшая из когда-то прочитанной книги?

– Он сидел в турецкой тюрьме.

Тимми не знал, что это: его собственное воспоминание или отголосок чьей-то чужой истории.

– Как в том фильме с Брэдом Дэвисом? Дай вспомнить... «Полуночный экспресс»?

– Нет. Это было еще в средневековье. И все было гораздо хуже.

– Ты знал его!

– Не могу вспомнить. – Тимми был в замешательстве. В памяти всплывали крысы, какие-то ржавые железяки, сочащиеся влагой дыры в каменном потолке... вот сейчас... это действительно воспоминания... скрип ржавчины у него под руками... или это были лапы? Шепот. Шепот. – Хотя ладно. Какая разница? Он даже не был вампиром. Просто один из тех, кого я встретил в той турецкой тюрьме... пятьсот лет назад... Ты не волнуйся за Дракулу. Лучше слушай оперу.

Зазвучали первые ноты, виолончели и контрабасы взвыли в унисон, как несмазанные петли замковых ворот... пронзительные кларнеты возвестили приезд герцога Синяя Борода и его четвертой жены Юдит – женщины, чье стремление узнать в конце концов приведет ее к смерти.

Герцог был просто дурак. Нельзя никому уступать – никому и никогда, – даже если ты любишь этого человека и хочешь, чтобы тебя тоже любили. Надо закрыть дверь на замок и выбросить ключ. Как это делают люди. Но ты – не человек... ты – архетип...

На сцене – декорации замка. Лестница из черного камня; пейзажи на стенах. Кажется, краска на них еще не просохла. Такое впечатление, что эти декорации хранились тут еще со времен Амелии, а теперь их наскоро очистили от пыли, а картины заново нарисовали. Актеры были во всем черном. В роли Синей Бороды выступал Эдуардо Бриане, сгорбленный старик с замогильным, надтреснутым голосом, который пел эту партию еще в шестидесятых. Возможно, он сейчас жил в том же доме для престарелых музыкантов, где скончалась Амелия. Его исполнение дышало страстью, но голос уже не вытягивал нужную громкость: иногда он тонул в звуках оркестра, и время от времени переходил на хриплый sprechgesang[10].

Юдит пела Патриция Кзачек, одна из самых многообещающих протеже Амелии. В ней не было той утонченной нежности, какая была в Амелии, но зато ее голос мог разбудить мертвеца; он пробивался сквозь о музыку, как катана в руке самурая...

Hideg kovet melegitem,

A testemmel melegitem...

– Я согрею этот ледяной мрамор, согрею его теплом своего тела... – шептал Тимми, вспоминая людей, которые были еще холоднее, чем лед или камень, и людей, заключавших в себе столько тепла, что оно изливалось потоком на всех, кто рядом... он вспоминал, как пил из них эту страсть к жизни... а потом вдруг почувствовал что-то странное на щеке... влагу, которая быстрее, чем кровь... быстрее, чем смерть.

Двери замка начали открываться. Из каждой открытой двери на сцену лился поток кроваво-красного света. Темница, утыканная крюками и увешанная цепями, заставленная орудиями пыток... сокровищница, заваленная драгоценностями... сад, где шипы на цветущих розах так и норовят впиться в тебя и испить твоей крови. Повсюду был только ужас, и лишь один светлый лучик – Юдит, что так хотела пробиться к темному сердцу герцога.

Потом была пятая дверь, за которой открылись владения Синей Бороды... горы, поля, бурлящие реки, высокие небеса... они заполнили сцену сверканием и блеском. Музыка Бартока заискрилась яркими сполохами духовых инструментов, словно возвещая начало великой трагедии.

– Но там же все хорошо кончается, – прошептала Памина.

– Боюсь, что нет, – сказал Тимми.

Nyissad ki meg a ket ajtot...

Открой последние две двери!

Раз за разом повторяла Патриция Кзачек эти слова, и с каждым разом ее голос становился все пронзительнее и настойчивее. Казалось, в сердце старого герцога вскипела страсть, и он нетвердой походкой спустился по лестнице, буквально сгибаясь под напором исступленной мольбы своей юной жены. Она тянула к нему руки, ее черный плащ развевался в потоке ветра, создаваемого специальной машиной.

– Открой их! Открой их! – кричала она, и уже было понятно, что ее стремление проникнуть в старое сердце герцога было сильнее любви и даже сильнее самой смерти.

И Тимми, хотя он и слышал эту оперу уже столько раз... даже один раз в Будапеште, как раз накануне вторжения советских войск... так глубоко погрузился в музыку, в эту бесконечную, первозданную драму, что казалось, он сам стоит там, на сцене. Он забыл обо всем, что творилась вокруг... об этих родственниках и знакомых Амелии, сидевших рядом... Некоторые из них были так же, как и он, поглощены действием, но большая часть явно скучала: дамы перебирали свои меха, украдкой поглядывая в сторону выхода... а один господин даже что-то шептал в свой мобильный телефон – последний писк моды и самый шик среди обывателей, тщащихся показать всем и каждому свою значительность. Тимми забыл и про Памину, которая плакала, не таясь, и даже один раз потихонечку высморкалась в рукав платья леди Хит, которое стоило четыре тысячи долларов. Он как будто покинул тело и воспарил на волнах музыки. Это было так странно... хотя раньше он часто летал вместе с ветром, и это казалось вполне естественным... как будто музыка стала ключом, который отпер тесную клетку из плоти и выпустил дух на свободу. Но он все равно ощущал тяжесть тела, которое было как якорь... как свинцовый шар на конце цепи... все было не так, как прежде. И все же... все же...