Книга Любовью спасены будете... - Андрей Звонков

Маша смотрела на него. Герман поставил на полочку хрипящий приемник и спросил:

– Мы ждем бурю?

– Ждем, – сказала Маша, а Вилечка лежа спросила:

– Мам, а зачем ты медитировала?

– Захотелось.

– Нет, я не в смысле – зачем, а в смысле – для чего?

– Для того чтобы подтвердить или не подтвердить догадки.

– И что? Подтвердила?

– Да.

Герману и Вилечке очень хотелось спросить: а что это были за догадки? Но они удержались.

Время растянулось. В избушке было поразительно тихо. Из лесу не доносилось ни звука. Замолчали птицы. Мертво обвисла марлевая занавеска у дощатой двери. Мария Ивановна выглянула за дверь и внесла два ведра чистой, но уже теплой воды. Повернулась к Герману:

– Собака где?

– Я видел, как она залезала в палатку.

– Хорошо, если не ударится в панику, все будет нормально.

В этот момент избушка озарилась ярким свечением, Вилечка втянула голову. И почти сразу же ударил гром. Из палатки донесся лай. Герман подскочил к окошку, выглянул. Вилечке показалось, что он загородил свет, но стемнело мгновенно. Черная туча закрыла небо и полосовала молниями поляну и озеро. Окошечко выходило к лесу, и Герман не видел, как забурлила вода и из глубины стала подниматься мертвая рыба. За грохотом ничего не было слышно. Вилечка сидела на полу, зажав руками уши.

Маша что-то говорила, но Герман видел только шевелящиеся губы.

– Что? – Он наклонился к Машиному лицу.

– Приемник выключи!

– А! Сейчас.

– Дождя нет?

– Сухо пока.

– Скоро придет. – И как только Маша произнесла эти слова, молнии прекратились, будто отключили рубильник, и оглохший Герман почувствовал, как от атмосферного электричества волосы поднимаются. Маша тоже выглядела взъерошенной.

Динка, пока били молнии, бесновалась в палатке, ей хватало ума не выбежать наружу. Она спрятала голову под надувной матрац и утробно выла от страха при каждом ударе грома.

Маша приподнялась к Герману:

– Окно прикрой.

– А что?

– Опасно, может шаровая молния влететь.

Герман, пораженный, оглянулся на Машу.

– Ты думаешь?

– Чувствую.

Герман послушно отошел и прикрыл окошечко. Он уже две недели тут, и тогда, в начале шестидесятых, живя в сельской местности три года, он ни разу не видел такой грозы. Судя по звуку, молнии сместились за лес дальше, гром был все тише… Герман взглянул на часы: четыре ровно. Он снова включил приемник.

«…скорость ветра достигнет восьмидесяти – ста метров в секунду…» За треском и шипением слова терялись.

Герман задумался, считая.

– Это примерно триста километров в час!

Вилечка подняла глаза на Марию Ивановну.

– Мам, что это? – Под ней растекалась лужица.

– Воды! Герман!

Герман с Машей подняли Вилечку с пола и положили на постель. Герман ощупал плод, правой рукой определяя спинку, ягодицы вверху и головку, спустившуюся к лону.

– Головное предлежание, позиция первая. – Он достал из сумки фонендоскоп и выслушал сердцебиение. Животик у Вилечки уменьшился и уплотнился. Герман положил руку, почувствовал, как по матке пробежала еще слабая судорожная волна.

Вилечка поморщилась и сказала:

– Вот. Начинается…

– Еще только начинается, – сказала Маша. – Не торопись.

Она наклонилась к Герману, и в этот момент избушка содрогнулась от удара ветра. Герман опять подскочил к окну. Лес будто причесывали гигантской гребенкой, огромные сосны гнулись, тряся верхушками и напрягая корни. Герман увидел, как бревно, служившее им скамейкой, сорвалось с подпирающих колышков и покатилось в сторону избушки, набирая скорость. Герман ждал удара, однако, докатившись до обозначенного Машей круга, оно изменило траекторию и укатилось в сторону озера. Присмотревшись, Герман увидел, что травинки, щепочки и песок, будто натыкаясь на невидимую стену, оползают в стороны. Он оглянулся на Машу, та готовила на столике, на стерильной одноразовой простыне инструменты, шприцы и упакованные иглы с шовным материалом. И снова его поразила собственная жена. Двадцать лет вместе прожили, а о таких способностях и не подозревал. Это вам не пятерых пьяных парней загипнотизировать!

– Маша, откуда это?

– В хирургии взяла, – ответила Маша. – Там у старшей много всякого добра накопилось. Я и сама не подозревала. Пришла кетгут просить да иглы с держателями, а она вот что выложила. Ты шить умеешь?

– Умел. А ты боишься разрывов?

– А ты не боишься?

Избушка больше не дрожала, ветер посвистывал в щелях. Маша приоткрыла дверь, выставила мусорное ведро. Герман подумал – унесет, однако за дверью было спокойно. В сгущавшихся сумерках он увидел, что склоненная над озером ива на дальнем берегу упала ветвями в воду и тлела. Молния ударила, догадался Герман. На середине озера плавал какой-то непонятный рогатый предмет, с трудом Герман узнал вывернутый из земли уличный столик.

– Можно выходить? – спросил он жену.

– Не советую. Ветер еще не стих.

– У нас стол унесло.

– Завтра поймаем. Но ты, если хочешь, выйди, только далеко от дома не отходи. Я пока обработаю Вилечку.

Дочь лежала на спине и периодически постанывала. Герман засек периодичность схваток – каждые пятнадцать минут, еще не скоро – и вышел, притворив дверь. Его обдувал легкий ветерок. Со стороны леса вокруг избушки трава стояла дыбом, а дальше по поляне стелилась. Некоторые из деревьев на опушке лежали вывернутые с корнем, в дальней дубраве с треском отломился и рухнул на землю огромный сук. До Германа донесся шум. Он сделал шаг вперед, и тут же ему запорошило песком глаза, раздуло ноздри, потянуло к воде. Он качнулся назад. Тихо. Хочешь – верь, хочешь – не верь, подумал Герман. Рассказать кому – не поверят. А с чего это он будет рассказывать? Темнело все быстрее.

Дверь избушки приоткрылась, Маша выглянула:

– Заходи! – и, сильно размахнувшись, выплеснула ведро.

Будто по команде, с неба полило. Маша зажгла керосиновую лампу, повесила ее на стену. Герман обеспокоился:

– Не сгорим?

– Не каркай, – одернула его Мария Ивановна, – и не сгорим.

Вилечка сосредоточилась на схватках. Герман, подсвечивая фонариком, осмотрел ее еще раз, головка спустилась в малый таз. Он сказал об этом Маше.

– Я знаю, раскрытие на три пальца, – ответила та. Вилечка стонала, Маша держала ее за руку и говорила: – Не кричи, дыши, вдох ртом, выдох носом. И не тужься!