Книга Минус Финляндия - Андрей Семенов

— И что же тут удивительного? — не понял Гольдберг. — У всех служба разная. Кто-то командует фронтом, а кто-то бежит в атаку.

— Вот именно, — Коля поднял палец. — Кто-то. Кто-то, но не ты.

— А мне-то зачем? — не понял майор.

— Ну да, — согласился Коля. — Тебе незачем. У тебя шестьсот человек есть, которых ты погонишь на смерть.

— Не я, а приказ, — поправил майор. — Я его не выдумываю, а получаю от начальника штаба дивизии.

— Ну да, конечно, — усмехнулся Коля. — Это тебе начальник штаба приказал нас за колючей проволокой держать. Вали все на него.

— Начальник штаба тут не при чем. Тебя, например, я взял из-за колючей проволоки. Из-за такого же забора с вышками и часовыми на них. Так что в твоей персональной судьбе ничего не изменилось. Твоих попутчиков я тоже не из консерватории силой вытянул, а получил в «Дубравлаге». Причем, каждый, повторю, каждый давал добровольную подписку. Остальных арестовали особые отделы и осудил трибунал. Так что и в их судьбах тоже ничего не изменилось. Вместо того чтобы расстреливать перед строем, как это делалось два года назад, их употребят в дело. Своими смертями они помогут нашим частям выполнить боевую задачу. Пей чай, а то остынет, — Коля пододвинул стакан. — И сахар бери, не стесняйся.

Некоторое время оба молча пили чай.

— Красиво ты устроился, — прервал молчание Коля. — Самому в атаки ходить не надо, под бомбежкой лежать не надо.

Майор поставил стакан на стол.

— Если связисты идут в атаку, значит, командир у них — дурак! Ты подумай, что говоришь! Разве мы с тобой кончали пехотное или танковое училище? Нет, мы с тобой заканчивали училище связи. Наше место — при штабах, а не на передовой. Если бы твоя служба сложилась немного иначе, то ты сам, лично ты, капитан Осипов, переднего края, может, за всю войну в бинокль не увидал бы. Так что брось мне тут в глаза своей правдой тыкать. Герой нашелся. Александр Матросов мордовского замеса.

Коля не нашел ответа. В общем-то, это справедливо, но что-то все равно не так.

— Я не спрашиваю тебя про прежнюю службу, — снова начал разговор Гольдберг. — Но судя потому, что мне вчера пришел приказ комиссара госбезопасности Рукомойникова с требованием вернуть тебя обратно в двадцать первый лагерь, ты натворил что-то из ряда вон выходящее.

— От Рукомойникова?! — Коля поперхнулся чаем и с тревогой посмотрел на майора.

— Ну да. Его подпись стояла.

— И что ты думаешь делать? — не без тревоги в голосе спросил Коля своего былого однокашника.

— Вообще-то гэбня мне по уху, — раздумчиво начал Гольдберг. — Но если ты так соскучился по лагерю, то я тебя оставлю здесь, а там тебя встречным этапом подберут и отконвоируют на восток.

— Нет, Марик, по лагерю я соскучиться за три дня еще не успел.

— Ну и правильно, — одобрил майор. — У меня на тебя другие планы.

— Какие?

— А ты послушай, — Гольдберг посмотрел Коле в глаза. — Какой-то там гэбэшный комиссар для меня — ноль без палочки. Пусть он в своей Москве командует, а не у меня в роте. Я сюда назначен приказом командующего фронтом маршала Рокоссовского. Слыхал про такого?

— Ну, как же…

— Так вот, — продолжил майор. — В моей роте хозяин — я. Я и только я решаю, кто завтра будет жить, а кто перестанет дышать уже сегодня. Отпустить тебя на все четыре стороны я не могу, не имею права. Но есть два пути. Первый: ты можешь с риском для жизни искупить, как говорится, вину кровью. Потом я тебя исключу из списков роты в связи с переводом на новое место службы. Но этот путь очень опасен. После атаки из роты редко когда полсотни человек набирается живых. Поэтому я предлагаю тебе второй путь.

— Какой?

— Ты больше не заключенный. НКВД не имеет никакой власти над тобой. Ты — рядовой Советской армии. Пусть в штрафной роте, но — рядовой. Военнослужащий. На тебя распространяется действие всех приказов наркома обороны. В одном из них сказано, что после трех месяцев службы в штрафной роте или штрафном батальоне считается, что штрафник отбыл наказание и подлежит переводу в обычную часть, даже если он и не имеет никаких ранений. Понял?

— То есть, — Коля начал понимать, что его однокашник Марик дает ему вполне реальный шанс уцелеть. — Ты меня держишь при себе как ротного писаря, я числюсь в списках штрафной роты, но в атаки не бегаю, а через три месяца…

— А через три месяца я тебе выписываю чистую красноармейскую книжку и через друзей устраиваю тебя на армейский узел связи. А с узла связи нашей Шестидесятой армии ты уже сам можешь выйти на свое бывшее командование и похлопотать о возвращении тебе офицерского звания.

— Ловко! — восхитился Коля умом Гольдберга.

— Еврей потому что! — скромно улыбнулся тот.

— Можно еще чаю?

— Конечно, — Гольдберг выплеснул ополоски прямо под стол, насыпал в стаканы свежей заварки и залил кипятком.

— А как же ты себе схлопотал такое теплое местечко? — задал Коля давно интересовавший его вопрос. — Штрафники, значит, бегут в атаку, а вы страхуете из пулеметов, чтобы они назад не повернули. Так всю войну можно провоевать и до Берлина дойти без единой царапины.

Майор понял намек, который показался ему неприятным.

— Ты думаешь, что я из штаба, из адъютантов прямиком в командиры штрафников попал?

— А как еще? Провинился перед хозяином — тебя и сослали.

— Да ты, я вижу, вообще ничего в войсках не смыслишь. Я тебя не слишком удивлю, если скажу, что в постоянный состав штрафных рот и батальонов отбирают лучших сержантов и офицеров? Лучших! И обязательно — награжденных. Взять, к примеру Ворошилова. Воюет второй год. У него медали «За Отвагу» и за «Оборону Сталинграда». Слыхал про дом Павлова? Так вот, у Ворошилова тоже был свой дом в Сталинграде, где он три недели в окружении держался. Рассказывал, что когда «юнкерсы» бомбили, они вылезали и почти вплотную подползали к немецким позициям, чтобы под бомбы не попасть. Потом отползали обратно и отражали атаки. Сержант Павлов стал Героем Советского Союза, а сержант Ворошилов — старшим сержантом и получил орден Красного Знамени за Сталинград. А за Курскую дугу ему орден Славы вручили. Он одним из первых в Белгород ворвался вместе со штрафной ротой. Вот так-то! За время войны Шестидесятую два раза переформировывали. Оба раза от нее после боев не больше бригады оставалось. И оба раза Ворошилов сумел уцелеть. Счастливчик. Везунчик.

— Ого! Серьезный парень. А ты?

— И я. Меня в должности не генерал Черняховский утверждал, а лично Маршал Советского Союза Рокоссовский Константин Константинович.

— Вы знакомы?

— Еще бы! Я ему с сорок первого связь делал. Начиная с обороны Москвы. А зима была лютая, если помнишь, и вот мы с бойцами…

— Не помню. Меня не было в Москве. Так чем же ты так маршалу не угодил, что он тебя из своего штаба отослал с глаз долой?