Книга 1919 - Игорь Николаев

Говорили, что союзники возили своих солдат прямо к передовой на грузовиках, со всеми удобствами. Может быть, кто их знает… К сожалению, армия кайзера больше не могла предоставить своим доблестным бойцам таких удобств. Хорошо хоть до конечного пункта добираться было недалеко, даже с учетом продвижения, замедленного необходимостью постоянно искать укрытие.

«Штурмтруппенам» не давали легких заданий, но, услышав новое, Хейман окончательно загрустил. Его взвод присоединили к остаткам пехотного батальона, насчитывавшего неполную сотню человек, и поставили задачу — контратаковать противника, отбив захваченные противотанковые форты.

У батальона не было орудий, даже плохонького миномета, только несколько пулеметов. Личный состав лишь два дня как вывели с передовой, и теперь уставшие, измученные люди вновь отправлялись в бой. Зато командовал ими самый настоящий майор, молодой, холеный и высокомерный. Лейтенант думал, что на фронте такие давно вывелись естественным путем, и поди же ты, ошибся. При первом же взгляде на него Хейман подавил инстинктивную неприязнь. Отчасти это была понятная зависть небритого грязного вымотанного человека к холеному красавчику, благоухающему одеколоном посреди развалин и криков раненых. Отчасти — предчувствие больших неприятностей, потому что красавчик — и это стало ясно после первых же его слов — понятия не имел о том, как организовывать нормальную контратаку. Гизелхер по-быстрому перебросился парой слов с солдатами батальона, и услышанное оптимизма не прибавило.

Лейтенант поступил как обычно в таких случаях — сказал себе: «Делай, что должно, и будь что будет». Его взвод должен был контратаковать англичан на левом фланге опорного пункта, брошенного гарнизоном, этим они и займутся, а что будет по соседству — посмотрим по ходу действия.

— Подтянись! — скомандовал фельдфебель.

Лейтенант оглянулся через плечо, на понуро растянувшийся за ним взвод. Быстро отвернулся, скрывая злобную гримасу разочарования, и снова сосредоточился на дороге впереди, пролегающей по полузасыпанным траншеям. Мокрая земля сочно чавкала под ногами — похоже, разрывы вскрыли трубу или какой-то подземный источник.

«Главное — не забыть пристрелить первого дезертира, — подумал Хейман. — Это хорошо действует на остальных. Правда, могут от страха потерять рассудок и, недолго думая, пристрелить и меня…»

Он подавил нервный смешок. В этот день ему будет угрожать столь многое, что глупо беспокоиться еще и о таких вещах, как нервные и запуганные новобранцы… Стрельба приближалась. Лейтенант привычно оценил расстояние и характер перестрелки, походило, что опорный пункт еще держится, но слабо и плохо. Работали от силы три-четыре пулемета и не более десятка винтовок. А нападающие не жалели ни гранат, ни патронов, частую высокую дробь «Льюисов» ни с чем не спутаешь.

Очередной взрыв прогремел совсем недалеко, метрах в тридцати, позади захлюпало — новички, как и следовало ожидать, сразу бросились ничком, не думая, что кланяться уже разорвавшемуся снаряду бесполезно. Слушать надо не то, что сработало, а то, что еще в полете, учась отличать громоподобный гул тяжелых «чемоданов» от легкого, змеиного шелеста шрапнели. Еще одна солдатская премудрость, которой их так и не успели научить…

Зигфрид не жалел ни брани, ни пинков, поднимая залегших, даже флегматичный Густ дал кому-то затрещину, восстанавливая дисциплину. Монотонно и визгливо ругался Харнье.

— Вперед, туда, где нас ждет воинство сатаны! — бодро провозгласил Франциск. — С нами Бог и «Рейнметалл».

Обычно бронебойщику с гевером полагался напарник или на худой конец помощник для переноски тяжеленного ружья и боеприпасов. Но бразилец трезвым взглядом оценил пополнение и сообщил, что предпочитает сам тащить «адский мушкет», нежели в критический момент искать помощника под какой-нибудь кочкой.

— Это точно, — в тон ему отозвался Густ, подбадривая то ли себя, то ли остальных. — Господь с нами, и сила его велика!

Верзила Пастор был похож на статую бога войны или античного гоплита — сплошной металл и кожаные заплаты на локтях и коленях. Стальная каска с «рожками», стальная же кираса, испещренная царапинами и бороздами, металлические наплечники и дополнительные пластины на живот и верх бедер. Два люгера с дисковыми магазинами на тридцать два патрона каждый свисали по бокам. Поперек живота — на манер ландскнехтов — в потертых ножнах примостился тесак, переточенный из трофейного французского «окопного меча». На этот раз он поместил гранаты в заплечном мешке, чтобы Альфреду было удобнее их доставать: последнее время Густ и Харнье часто действовали в паре.

Хейман на ходу сплюнул, выразив в этом коротком действии свое отношение к настоящему и скорому будущему. Привычно проверил собственное снаряжение. Мешки с четырьмя гранатами подвешены через плечи, слева — капсюль, справа — пороховая трубка для саперных зарядов. В кобуре на длинном ремне — маузер, в специально нашитом нагрудном кармане — еще три «толкушки». В левом кармане брюк — светящийся компас и сигнальный свисток, у портупеи — карабинный замок для срыва кольца гранаты, кинжал и ножницы для перерезания проволоки. Матерчатый патронташ с запасной полусотней патронов для маузера был переброшен через шею и ощутимо клонил голову вниз, натирая кожу и цепляясь за край шлема.

В этом бою ему придется вести солдат в бой самому, личным примером. И, похоже, чтобы дожить до вечера, понадобится очень много везения…

* * *

Вибрация болезненно отдавалась в спине, в позвоночник словно вонзали длинную раскаленную иглу, прошивая его от седалища до основания черепа. На «Рено» устанавливались амортизаторы, но все равно на каждом бугре танк ощутимо качало, и этих бугров было слишком много. Каждый толчок заставлял Годэ кусать губы от боли, но танкист не отрывался от перископа, то и дело бившего по глазной орбите иссохшим каучуковым ободом.

Человек, впервые запертый в тесную железную коробку, ничего не увидит и не поймет, ведь на окружающий мир ему придется смотреть сквозь узкие прорези, которые к тому же показывают то землю, то небо — в такт скачкам машины. Да и во второй раз — так же. Нужно быть настоящим мастером, изучить танк, как родную спальню, чтобы безошибочно ориентироваться на местности с помощью полуслепых наблюдательных приборов. Таких профессионалов мало, и меньше (намного меньше!) умеют не только управлять танком, но и дирижировать по радио артогнем из гремящей танковой утробы.

В школе Рекло инструктор говорил что-то о «пространственном воображении и ориентации», «абстрагировании от точки нахождения» и прочие умные слова. Годэ, который до войны был шофером такси, не знал большую их часть, но твердо понял, что он может хорошо и правильно представить в уме картину окружающего мира, в которой, как на карте, будут помещены его танк, артиллерийская батарея и противник. Никакие броски и скачки танка не могут сбить этот образ, поэтому его, Анри Годэ, корректировка окажется точной. А тех, кто так не может, — не возьмут в наблюдатели, и они не смогут призывать на головы бошей 220 миллиметров, или смогут, но плохо и недолго.

Однако держать в голове собственную воображаемую карту было мало, требовалось еще и точно подгадать момент, не растратив снаряды на малозначительные цели и не упустив первостепенные. Поэтому радиотанк уже добрых полчаса крейсировал параллельно полосе наступления батальона Натана, лишь изредка вызывая короткий обстрел.