Книга Последнее звено - Виталий Каплан

– Их что, всех повыгоняли к варварам? – удивился я. – Или, пока еще нравы не смягчились, головы поотрубали?

– Сами вывелись, – с грустью объяснил Буня. – Никто ничего никому не запрещал. Только что делать поэту, у которого нет слушателей, что делать художнику, если никто не закажет ему никакой росписи? Зачем изощряться архитектору, если от здания требуется только удобство? Творить для себя? Но после того как ты уйдешь в иной шар, ничего не останется. Пергамент с чудесными строчками затрут и поверх станут записывать рассуждения ученых о соблюдении линий… или просто купеческие расходы с доходами. Статуи от времени разрушатся, роспись на стенах замажут. Творцы умирают – а новых рождается все меньше. Кому охота в глазах людей выглядеть глупцом, неудачником? Знать, что огонь сердца твоего никому не нужен – ни сейчас, ни в грядущих веках?

Он заметно разволновался, голос зазвенел, глаза блестели. Но уже пару секунд спустя Буня снова сделался прежним – спокойным и ироничным.

– Кое-что, конечно, сохранилось, – признал он. – В Ученом Сыске превосходная библиотека. Есть даже оригиналы древних рукописей, с доаринакских времен. Я много читал. Я даже сам слагал стихи на словенской речи. Может быть, в этом я первый. Только вот записывать на всякий случай не стал. Если бы нашли… согласись, очень странное занятие для работника Ученого Сыска…

– А музыка? – удивился я. – Есть же музыканты, я сам слышал, на базаре. Чуть было барабан не купил.

Про барабан, наверное, не стоило. Вот пойдет сейчас Буня допытываться, зачем мне понадобился барабан, где и когда я выучился играть, попросит простучать какую-нибудь композицию… и что, ему тоже скормить репертуар «Бивней мамонта»?

– А, – махнул он рукой. – На народные игрища смотрят сквозь пальцы. Веками смерды играли на дудках и гуслях, пели свадебные и похоронные песенки – ну и пускай. К этому же никто не относится серьезно, а значит, линии и не вредит. Это не то искусство, которое захватывает душу…

– А почитай на память свои стихи, – вежливо предложил я. Знаю, пишущим людям такое приятно. Ритка вот всех уже достала исполнением своих шедевров – при каждом удобном, а главное, неудобном случае.

– Не стоит, – отрезал Буня. – Я покончил с этим занятием. Нельзя одновременно и разбоем заниматься, и нанизывать смыслы на строчки.

Мне смутно помнилось, что в нашем мире такое было. Француз этот, Вийон… да, Франсуа Вийон. Кажется, его даже повесили за грабеж. И еще кто-то, из английских… Но делиться своими возражениями я, конечно, не стал.

– Вот и приходится, – подытожил Буня, – ночным промыслом заниматься. Надо же на что-то жить… Да и этих, – плавно повел он рукой, подразумевая отсутствующих членов шайки, – кормить. Раз уж прибились ко мне, значит, отвечаю за них. Без меня ведь вмиг засыплются. Дело молодое, сила есть, ум – лишний.

Да уж, тут он был полностью прав. Взять того же Толяна с лицом Коляна. Когда я отпустил его, парень искал прибежища среди рязанских «ночных», но никто его не принял. Ну и бродяжил, промышлял кражами на базаре. Так добрался до Твери и здесь уже попался. По иронии судьбы – как раз в заведении Гришки-Карабаса. Буня совершенно случайно увидел эту сцену, ну и пожалел глупого пацана, которому Гришкины половые уже намеревались переломать кости. Вору – можно, линию тем не попортишь. Буня выкупил бедолагу, взял к себе в команду и долго прочищал мозги. С относительным, правда, успехом.

3

Когда по моему внутреннему календарю натикал уже Новый год, я понял: что-то надо менять. Дальше так жить нельзя – и не потому, что тут плохо. Наоборот, санаторий, не хуже, чем у Волкова. Но безделье выматывало душу. Мозги закисали без пищи. Ну, в шахматы с Буней. Так ведь это он фанат, а я просто за компанию. К тому же, подозреваю, ему не слишком интересно было громить мою кошачью оборону и отражать щенячьи атаки. Великому комбинатору требовался равный партнер.

Ну, разговоры. Да, интересно, конечно, Буня излагает. Не выходя из дома, я о здешней жизни узнал больше, чем за все прошлое время. Только вот зачем мне эти знания? Топить печку и варить гречку? Для этого вообще мозгов не требуется.

От нечего делать я начал было вновь тренироваться в метании ножей. Но противоположная стенка – слишком близкая дистанция. А выходить на улицу Буня категорически запретил.

Уже на вторую неделю здешнего пребывания я сделал старику интересное предложение: пускай научит здешней грамоте. Как знать, может, потом и пригодится.

Буня отнесся к идее с энтузиазмом, и начались уроки. А спустя две недели закончились. Теперь я мог прочесть любой словенский текст – только вот читать было нечего. Книг на хазе не оказалось. Да и то – объяснил Буня – книги тут редки и дороги. Книгопечатание изобрели всего полтораста лет назад, типографий на все княжество словенское – четыре штуки, и работают они в основном на нужды науки. Университеты здешние обслуживают, панэписты.

Есть, конечно, и рукописные книги – иные из них написаны еще при эллинской оккупации. По-гречески. Есть и еретические писания, только попробуй их найди.

– Что же у вас за еретики такие? – Впервые услышав это слово, я тут же подумал о всяких Коперниках и Галилеях. Спасибо все тому же школьному учебнику.

– О, их когда-то довольно много было, – усмехнулся Буня. – Из-за них ведь и Ученый Сыск завели. Видишь ли, встречаются иногда умные люди, чей ум идет вкось с Учением. Вот и возникают разные трактовки… появляются идейные вожди, к ним прилепляются сторонники. Иногда они расходились с наукой только в какой-то одной мелочи. Ну, к примеру, как вычислять скорость прогиба линии. А иногда посягали на основы. Вот были такие одношарцы. Считали, что нет никакого бесчисленного множества шаров, наш – единственный. И когда умирает человек, душа его воплощается в новорожденного младенца. Так что, по их учению, Равновесие надо считать только по одному шару. Единственному. Глупость, конечно, – что есть другие шары, научно доказано. Да вот взять тех же лазняков. Ходят же туда и обратно…

– Давай возьмем! – обрадовался я. – Расскажи про лазняков.

– А от одношарцев потом отделились одножизцы, – не заметив моего вопроса, продолжал Буня. – Эти мало того что верили в один шар, они еще полагали, что Равновесие действует в пределах одной жизни. То есть еще при жизни все скачки и падения твоей линии взаимно уравниваются. Ты не платишь по прежним счетам, а в новом рождении все начинается как бы с чистого листа. Были… Да многие были, про всех рассказать, ночи не хватит. Но были – и сплыли. Сейчас мало кто остался. Самогрызы – но они безвредные, их не трогают. Последники – да, за этими серьезно охотятся, у них совершенно безумные идеи. Еще богомолы есть, думают, что Равновесий два – одно для людей, а другое для богов. И если какого-нибудь бога очень к себе расположить, он тебя от платы людскому Равновесию избавит. Но видишь, это все. Лужицы вместо моря. А море высохло…

– Всех пересажали? – понимающе спросил я.

– Андрюшка, Ученый Сыск никого не наказывает, – улыбнулся Буня. – Он переубеждает. Долго, старательно, подбирая к каждому ключик… Убедили – выпустили, и живет себе человек дальше. Не убедили – тоже выпустили, и тоже живет… только вот никого уже обратить в свое учение не может. Просто тихий и безвредный обыватель…