Книга Скандальное красное платье - Элизабет Бойл

Покорность в его голосе потрясла ее.

- Дэш, что это значит? Ты бывал в худших переделках. Это всего лишь… всего лишь затруднение, - вспомнила она слово, каким он назвал свое положение, когда оказался в ловушке замерзшей Темзы.

Он покачал головой:

- Боюсь, это гораздо хуже, чем затруднение. Это мой конец. Меня наверняка повесят.

- Но я…

Дэш с трудом поднялся на ноги, шатаясь, пересек узкое стойло, опустился перед нею и сжал ее пальцы.

- Ты ничего не станешь делать.

- Но я не могу…

- Ты должна, - горячо сказал Дэш. - На этот раз ты в безопасности. Ларкен обещал мне. Но он не может второй раз закрыть глаза. Ты должна позволить мне уйти.

Пиппин покачала головой, жгучие слезы катились по щекам.

- Дэш, должен быть выход. Я не могу отпустить тебя. Не отпущу…

- Ты ничего не будешь предпринимать. В конечном счете, человек должен расплачиваться за свои грехи. Мое время пришло, маленькая Цирцея. - Потянувшись, он взял ее за подбородок. - Я познал небеса в твоих объятиях и не боюсь смерти. Ты должна обещать мне, что будешь жить и найдешь хорошего человека…

- Но у меня уже есть…

- Нет. - Он рассмеялся и покачал головой. - Ты найдешь хорошего человека, такого, каких одобряет твоя кузина, который будет оберегать тебя от неприятностей.

- Но кто научит меня быть пиратом, если не ты? - тряхнула головой Пиппин.

Он снова рассмеялся:

- Ах, маленькая Цирцея, у тебя сердце пирата. Чему еще я могу тебя научить? Ты совершила измену и готова была совершить убийство ради меня…

- Яне…

- Только не говори, что не думала всадить пулю Ларкену между глаз.

- Гм, он ужасно…

- …прямодушный и преданный, но он хороший человек, и ты не причинишь ему вреда.

- Если ты настаиваешь, - с трудом выговорила Пиппин.

- Да. - Он погладил ее по щеке, смахивая слезы. - Чему еще я мог бы тебя научить?

- Но, Дэш, я думала…

Это ужасно. Она думала… Подняв на него глаза, она молча умоляла позволить… позволить ей попытаться найти выход.

- Не в этот раз, Цирцея. Я знаю, знаю. Я думал, что мы и на этот раз справимся. Думал так еще несколько часов назад. - Он притянул ее ближе и, как мог, поцеловал ее сквозь брусья. - А теперь иди, милая, и не возвращайся. Если ты думаешь спасти меня, то не делай этого, я не смогу тебе помочь и не стану глубже втягивать тебя в свой мир. Я теперь понимаю, как ошибочно было думать, что мы, что ты могла… - Дэш застонал, оторвался от нее, шатаясь, поплелся в свой угол и свернулся в клубок спиной к ней. - Уходи! - крикнул он.

Пиппин, спотыкаясь, отступила.

- Нет, ты так не думаешь, Дэш. Ты не должен…

Он стремительно повернулся, на лице отразилась смесь боли и ярости.

- Черт побери, уходи. Ты загубила мою жизнь… думаешь, я любил тебя? Никогда.

Она не могла шевельнуться, не могла поверить тому, что услышала. Он так не думает…

Дэш поднял ком грязи и бросил в нее, словно прогоняя бродячую собаку. Ударившись о брусья, комок рассыпался в пыль, но этого было достаточно, чтобы привести Пиппин в себя.

- Дэш, я…

Он поднялся, сотрясаясь всем телом.

- Оставь меня, черт побери! Прочь с глаз моих. И не приходи сюда. Никогда!

Слезы слепили глаза. Спотыкаясь, Пиппин вышла из конюшни. Мир вокруг рушился. Она прижала руку к округлившемуся животу. Что ей теперь делать?

Дэш дрожал всем телом и смотрел ей вслед. Вынужденная жестокость рвала ему сердце, но это был единственный способ спасти Пиппин, спасти ее от него. Не надо ему было четыре года думать о ней, пробираться в Лондон, целовать ее, встретив случайно, заниматься с ней любовью, губить ее жизнь. Он не мог позволить ей следовать за ним, поскольку был более чем уверен, что пришел конец его дней.

Потому что как он мог жить без нее?

Его старый противник Ларкен шел по проходу между стойлами.

Дэш отвел взгляд.

- Она думает спасти меня.

- Теперь это невозможно, - сказал Ларкен. - Надеюсь, она это знает.

- Да, - ответил Дэш с мучительной болью в сердце. - Знает.

- Тогда это было хорошо сделано. - В голосе Ларкена не было обычного высокомерия.

Дэш по- прежнему не мог поднять на него глаз.

- Она теперь в безопасности?

- Да.

- Никаких упоминаний в ваших рапортах?

- Ни единого, - пообещал Ларкен. - Боюсь, леди в красном платье, которую видел мистер Доббинз, никогда не найдут. По крайней мере, я.

- Спасибо, - ответил Дэш. - Я не хочу, чтобы она страдала из-за меня.

- Тогда, любезный, что у вас с ней за дела?

Дэш тряхнул головой и в последний раз посмотрел на двери конюшни, малодушно мечтая увидеть там Пиппин.

- Я люблю ее. Я не мог в нее не влюбиться.

Ларкен кивнул и посмотрел на видневшийся сквозь дверной проем великолепный дом.

- Это я понимаю.

На борту «Эллис Энн», 1837год

Дэш, сжимая пистолет, вышагивал по каюте.

Они не отнимут у него его «Цирцею». Никогда. Проклятые британцы, как он их ненавидит!

Они украли у него все запасы бренди, в каюте ни бутылки. Он знал, что это их рук дело, а теперь они собираются забрать у него корабль.

Он снова зашагал, мысли путались, он пытался понять ситуацию. Как вышло, что «Цирцею» окружили? И где, черт возьми, Харди? Почему он не ответил этим мерзавцам из пушек?

Дэш запустил руку в волосы. Как же он устал. Нужно немного поспать, но как он может спать, когда его корабль в опасности? Если бы только он мог отдохнуть, найти способ разобраться во всем… что-то здесь явно не так.

Все не так… Все, но теперь он не может отдыхать, поскольку есть другая проблема. Он посмотрел на дверь каюты забаррикадированную сундуком.

Она на борту, и он должен спасти ее, спасти свою другую Цирцею. Сжимая пистолет, он закрыл глаза. Как, черт возьми, Пиппин оказалась на его судне? Оставила своего мужа и пришла к нему? Или она приманка, чтобы выманить его наружу и поймать в ловушку окончательно и навсегда?

Все закружилось перед глазам и, Дэш, шатаясь, стараясь удержать равновесие. Видения обрушились на него… Холодная темная камера в тюрьме Маршалси, берег в Гастингсе, Пиппин в его объятиях на чердаке дома на Брук-стрит. Дэш крутился, вертелся, но куда бы ни посмотрел, прошлое вставало перед ним.

Он опустился на колени, голова разламывалась, нутро сводило без алкоголя, он знал, что сходит с ума. Он подполз к отхожему ведру, его рвало так, что, казалось, внутренности вывернет.