Книга Оттенки страсти - Барбара Картленд

Сильные морозы быстро отпугнули великосветское общество от зимних развлечений на природе типа сельской охоты, а потому очень скоро все собрались в Лондоне, и жизнь снова понеслась в вихре нескончаемых удовольствий. Довольно быстро Мона оказалась втянутой в этот круговорот бесчисленных балов, приемов, суаре и встреч. Ее наперебой приглашали, везде звали, и все ее дни и вечера были распланированы на многие недели вперед, не оставляя времени на то, чтобы остановиться и подумать о дальнейшей жизни. Множество молодых людей атаковало ее со всех сторон, проявляя к ней повышенное внимание, но она вела себя очень сдержанно. Их пылкие ухаживания скорее забавляли ее, чем льстили ее самолюбию. Она вела себя с ними, как с близкими родственниками-кузенами, и при случае охотно знакомила кавалеров с хорошенькими девушками из числа своих приятельниц. Сэлли за прошедшие месяцы очень повзрослела и превратилась в искушенную светскую львицу. Она охотно таскала Мону за собой всюду, где бывала сама, и вела себя с ней покровительственно, как ведут себя старшие сестры по отношению к младшеньким. Это откровенно веселило Мону, да и имидж, который культивировала Сэлли в последнее время, роковая женщина-вамп, смешно контрастировал со все еще детским личиком подруги. Поначалу в глубине души Мона боялась, что бурная светская жизнь не пошла Сэлли на пользу, испортила и развратила ее, но стоило им остаться наедине, как та немедленно сбрасывала с лица маску изощренной кокетки и снова становилась самой собой, веселой жизнерадостной Сэлли.

– Как хорошо, что ты снова в Лондоне! – искренне радовалась она возвращению подруги. – Вот теперь-то мы повеселимся до чертиков!

– Сэлли! – укоризненно пеняла ей Мона, делая вид, что шокирована ее лексиконом.

– Да, именно так! До чертиков! До чертиков! – нараспев повторяла Сэлли, вольготно устроившись на софе и помахивая перед Моной своими красивыми ножками, для чего ей пришлось приподнять подол платья на невообразимую, с точки зрения приличия, высоту. – Мы свозим тебя на лучшие вечеринки в городе. Я знакома с одним чудаком, который делает самые крепкие в Лондоне коктейли.

Мона от души смеялась предложениям Сэлли. В деревенской глуши она успела подзабыть, что это такое – эксцентричность поведения и великосветский шик или ажиотаж вокруг последней сногсшибательной сплетни.

– Право же, Сэлли! Ты еще такой ребенок! И это несмотря на все свои ухищрения казаться роковой соблазнительницей, несмотря на новый для тебя тон разговора, ужасно манерный и ужасно тягучий, несмотря на эти безобразные серьги-кольца, которые, еще немного, и оторвут тебе уши.

– Ах, оставь, Мона! Ты ничего не понимаешь. Просто у нас такая игра! Мы вчетвером, Лулу Скорхолд, Наоми Грейсон, Миллисент Хейс и я, решили каждый месяц кардинально менять свой имидж. Ужасно весело получается! Месяц назад мы изображали из себя веселых девчонок-скандалисток, своих в доску. И все было замечательно, пока на одной из вечеринок Лулу не вздумалось показать собравшимся пародию на танец Дугласа Фэрбенкса. Она танцевала, танцевала, а потом ухватилась за канделябр, стоявший в холле, и давай вертеться вокруг него. А канделябр возьми да и упади. Слава богу, Лулу не поранилась, но этот канделябр оказался какой-то антикварной штуковиной. А Лулу умудрилась расколоть его вдрызг. Пришлось нам спешно ретироваться с той вечеринки, пока хозяева не обнаружили урона. После того инцидента мы решили на время стать роковыми женщинами. Присоединяйся к нам, Мона! Уверяю тебя, это очень весело. Знаешь, на нашу четверку уже делают ставки. Спорят, какой следующий номер мы выкинем.

– Ой, боюсь, я пока не готова к таким эскападам! – рассмеялась Мона, но все же приняла предложение Сэлли сходить вместе с ней на одну «сумасшедшую» вечеринку, которую устраивал в своей студии в Челси граф Басарти.

Огромная комната, стены которой были сплошь увешаны футуристическими полотнами в ярких, почти кричащих тонах, утопала в полумраке, который создавали многочисленные светильники в абажурах невообразимо страшной формы: головы драконов и горгон. Несколько низких диванов, обтянутых черным бархатом, составляли всю мебель в студии. Это да еще невысокий длинный стол, сплошь заставленный бутылками с разноцветными ликерами и высокими тонкими фужерами. Впрочем, среди бутылок при желании можно было найти выпивку и покрепче. Так, Мона заметила огромную бутыль с русской водкой, стоявшую рядом с шейкером. Водка явно предназначалась для любителей крепких коктейлей.

Граф, небольшой суетливый человечек с вертлявой, несколько женственной походкой, умело скрывал свой безвольный подбородок под ухоженной артистической бородкой. Столь же искусно он замаскировал и собственные чувства, напялив на себя маску прожженного циника. Несмотря на внешнюю экстравагантность, граф имел репутацию замечательно талантливого скульптора. А его работы продавались просто по бешеным ценам. У него числились две постоянные натурщицы, с которых он и ваял свои образы. Обе были неизменными участницами всех его вечеринок, и обе были удивительно некрасивы. Впрочем, в их облике было что-то утонченное, что обеспечивало натурщицам громкий успех в обществе.

Старшая из двоих, Лула, имела ярко выраженную монголоидную внешность: плоское лицо, широкий, слегка приплющенный нос, большой рот, смугло-желтая кожа. Ее прическа, прямые подстриженные волосы, имитировала стилистику Древнего Египта. Что касается одежды, то ее практически не было. Несмотря на откровенную физическую непривлекательность, Лула имела колоссальное количество любовников. Глядя на нее, можно было смело утверждать, что эпоха вырождения уже началась. Иначе чем можно было объяснить, что безобразие стало более привлекательным, чем истинная красота. Впрочем, такие же вкусовые пристрастия прослеживались не только в жизни, но и в искусстве, где джаз уверенно отодвинул Шопена на задворки, а так называемые «независимые художники» опережали по популярности самого Гейнсборо.

Вторая натурщица была похожа на женщину-альбиноса. Слава богу, обошлось без красных глаз. Напротив, глаза у нее были цвета прозрачной зелени, большие, чистые и одновременно по-кошачьи коварные. Взгляд этих зеленых глаз гипнотизировал, и человек, сам не зная почему, вдруг начинал испытывать в ее обществе непонятную тревогу. «У нее такой вид, – заметил один светский острослов, – словно она только что восстала из гроба». Надо признать, то была исчерпывающе точная характеристика, к которой трудно было добавить что-то еще. Бесцветная кожа, безжизненные волосы в сочетании с гипнотическим взглядом зеленых глаз действительно вызывали в памяти картинки, изображавшие грешников в аду.

Моне, ранее не бывавшей в подобной обстановке, было крайне любопытно все, что она видела вокруг себя. Они с Сэлли отправились на вечеринку к графу в сопровождении двух офицеров королевской гвардии, истинных джентльменов в полном смысле слова, правда, откровенно заурядных и скучных собеседников. Вся же остальная публика резко контрастировала с их эскортом. Преимущественно богема, художники в самых невообразимых нарядах и разговаривающие на таком же невообразимо непонятном остальным смертным языке, их подружки с бледными исхудалыми лицами, на которых выделялись горящие странным блеском глаза, с нервными руками и заторможенностью движений, что наводило на мысль, что в этой среде наркотики – вещь привычная. Эти женщины, подумала Мона, похожи на диковинных животных, но что-то в них было нечистое и даже порочное, и это отталкивало. Светская массовка была представлена какими-то пэрами, которые вели себя весьма распущенно, раскрашенными женщинами и девицами, ищущими дешевой популярности, невзирая на уже загубленную репутацию и давно утраченную невинность. Вся «команда» Сэлли явилась на вечеринку в полном составе, и Мона перевела вздох облегчения, увидев, что остальные девушки из знаменитой четверки тоже приехали в сопровождении достойных молодых людей. А, следовательно, решила она, юные леди и в самом деле просто взбалмошно играют в распущенность, для них это нечто вроде детской ветрянки или кори: переболеют и забудут.