Книга Сильнее смерти - Лора Бекитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Откуда ты вообще знаешь об этом пленнике? Ты понимаешь, насколько серьезны твои обвинения?!
– Понимаю. Откуда знаю? Я слышала ваш разговор с Като-сан. И после следила за мужем. Я всегда помнила о том, что прежде он служил у князя Нагасавы.
Кандзаки-сан задышал прерывисто и тяжело.
– Но ведь это коснется не только твоего супруга, но и тебя, и его детей! Всех нас!
– Знаю. И если вы не хотите меня слушать, я пойду к князю Сабуро! А в свидетельницы призову Аяко!
– Аяко? Она тут при чем?!
– Все началось с того, что Аяко обмолвилась, будто видела чужой герб; как я полагаю, на доспехах того человека.
– Где она могла видеть пленника?!
– Не знаю. Возможно, она помогала моему мужу.
Сердце Мидори сжалось, она затаила дыхание, увидев выражение отцовского лица. Но в ее устремленных в одну точку глазах было холодное упрямство – так смотрит готовый совершить самоубийство воин на безупречно сверкающую сталь клинка.
– Мне было бы проще поверить, что ты сошла с ума, Мидори, – вдруг сказал Кандзаки-сан. – Ответь, зачем ты это делаешь?!
– Я член клана, и, хотя я женщина, в моих жилах течет самурайская кровь!
– Тебе известно, что, если все подтвердится, приговор будет очень суровым?
На мгновение сердце Мидори пронзило щемящее чувство, и она прижала руки к груди.
– Да, я знаю. У меня есть кинжал, и я последую за своим мужем.
– А как же твоя дочь?
– О ней позаботится Масако.
Кандзаки долго молчал. Ему вовсе не казалось, будто мир перевернулся: за долгие годы он привык ко всякому. И все-таки в этот миг он подумал: «Жизнь… Она наносит нам раны, но они затягиваются, и, хотя рубцы порою болят, смерть от потери крови уже не грозит. Тем не менее ты никогда не знаешь, какой стороной она повернется к тебе!»
А потом у него вдруг вырвалось:
– Не этого я хотел, Мидори! Я уже стар, мои дни сочтены. Самураями командовал бы мой сын, а ты, наверное, еще могла бы родить ему наследника…
– В том нет необходимости. У моего мужа есть сын – от женщины, которая живет в Киото.
– Муж сказал тебе об этом?
– Нет, я… узнала сама.
Кандзаки-сан нахмурился. Потом глухо проговорил:
– Иди, Мидори. Я велю послать за твоим супругом. – И прибавил после паузы: – Я понял: ты решила это сердцем и уже не отступишь.
Он всю жизнь был воином, а быть воином – это далеко не то, чтобы просто быть человеком, и он никогда не произносил таких слов. Да и как можно произносить их в мире, где необходимость зачастую подменяет собой справедливость, а все твои размышления перечеркиваются простым приказом. И все-таки он произнес их, произнес, глядя на дочь, такую странную и холодную. Она словно замерзла посреди долгой зимней дороги под слишком сильным ветром. Так бывает иногда в сложном, длинном походе: хочется лечь в снег и заснуть – чудится, что тебя отогреет то, что просто неспособно согреть.
Кандзаки-сан вызвал к себе Акиру. Он усадил его рядом. Налил саке. А потом очень спокойно и просто рассказал о том, что узнал от Мидори, впрочем не объяснив, от кого получил такие сведения.
Акира был потрясен. Выходит, он совсем не знал своего приемного отца! Сейчас Кандзаки-сан должен был метать громы и молнии, говорить сурово, сухо, резко, должен стоять в окружении преданных ему самураев, а не так, мирно, по-домашнему пить саке наедине с человеком, преступившим закон и презревшим родство!
– Так ты считаешь этого юношу своим сыном?
– Я считаю его сыном князя Нагасавы.
– Почему?
– Я всегда так считал. Господин Нагасава воспитывал его с самого рождения, дал свое имя.
– Ты не сказал мне тогда, много лет назад, о том, что у тебя была связь с наложницей своего господина!
Акира кивнул.
– Я знал, что этого не следует говорить. А потом я начал служить вам, стал вашим сыном и не видел смысла в таких признаниях.
Кандзаки-сан налил себе еще чашку и медленно выпил.
– Доволен ли ты нынешней жизнью? Считаешь ли, что получил то, к чему стремился?
– Не знаю. Пожалуй, нет.
– Я так и думал. – Он помолчал. Потом вдруг произнес: – Как бы то ни было, Нагасава нам более не опасен. Есть кое-что посерьезнее.
– Чума?
– Нет, не чума. Господин Сабуро поссорился со своим братом – не поделили земли. Значит, начнется новая война. – И прибавил: – Я думал, ты будешь с нами.
– Я с вами, Кандзаки-сан! – осмелился произнести Акира.
– Ты всегда старался быть с нами. Но не мог. И еще: с тем, что в себе, надо разбираться там. – Он приложил руку к груди. – А не здесь.
Акира опустил голову. Он не мог спросить Кандзаки-сан, кто выследил, узнал и донес. Почему-то он сразу подумал на женщин. Аяко? Если только ее вынудили, заставили, запугали. Но опять-таки кто? Мидори? Акира представил ее точеное лицо, едва уловимую печаль во взоре, плавную неторопливость движений. В ней был какой-то стержень; казалось, никакие бури, тайфуны, войны неспособны затронуть спокойствия ее души. Мидори?! Нет, в это трудно поверить. Масако? Она никогда не задавала вопросов, мало о чем задумывалась и казалась несколько туповатой. Но Акире нравился живой, веселый блеск ее глаз, она умела создавать атмосферу уюта одним своим присутствием, рядом с нею было так хорошо отдыхать душой и телом. Масако?! Конечно нет.
– Пока отправишься под домашний арест. Скоро я решу твою судьбу.
– Кандзаки-сан! – Акира вскинул голову, и в его взоре сверкнуло отчаяние. – В Киото меня ждет один человек. Я обещал приехать. Позвольте мне это сделать. Я просто хочу предупредить. Я дам вам слово вернуться и вернусь.
Кандзаки пристально смотрел на него. Он вспомнил выражение лица Мидори, когда та произносила свои последние слова. Мидори была не просто женщиной, она была его ребенком, а это другое. И потому он твердо ответил:
– Нет.
Если б заснуть,
Не мучаясь напрасной надеждой!
Сгущается ночь,
А я все гляжу и гляжу:
Луна склонилась к закату.
Акадзомэ Эмон
Этой мглистой ночи
Луна – иль судьбы моей
Конец одинокий?
Смогу ль ответить я,
Что более беспросветно?
Мать Митицуна[36]
