Книга Почтенные леди, или К черту условности! - Ингрид Нолль

Аннелиза пожелала смерти своему другу юности. Моя любимая подруга мне соперница, но, несмотря на это, я никогда не желала ей всяческих напастей. Я все еще сижу в жилой комнате. Интересно, почему это плюшевое помещение выглядит уютнее, чем мой салон со светлой мебелью в стиле бидермейер? Вот и Эвальд частенько любит посидеть в доставшемся от Харди потертом вольтеровском кресле и очень редко стучится в мою дверь.

Эвальд не из тех, кто любит говорить о своих чувствах или посвящать кого-нибудь в свою частную жизнь. Но именно эта черта мне в нем близка. Аннелиза называет его сердцеедом, но она ошибается. Безусловно, в юные годы жизнь научила его уму-разуму, но по отношению к нам он ведет себя вполне пристойно — не пытается втереться в близкие друзья, не опускается до бестактной фамильярности, по отношению ко мне лично так и вовсе держится в высшей степени корректно. И я не допущу, чтобы Эвальда кто-то хотя бы пальцем тронул. Специально ложусь спать поздно.

За завтраком мы втроем произнесли:

— Сегодня, поразмыслив… — И рассмеялись.

Мы с Эвальдом замолчали. Аннелиза, как любительница поесть перед сном, похоже, спала лучше всех и выглядела миролюбиво. Она-то и решила закончить мысль.

— Я пришла к выводу, что мы поступили неправильно, столь назойливо пристав к тебе с расспросами. Не будет ли лучше для всех, если ты познакомишь нас с твоей новой семьей? Я бы с удовольствием пригласила на чай Луизу, Йолу и твоего зятя.

Эвальд рассмеялся, он тоже был настроен на примирительный лад.

— Странно, что я пришел к этой же мысли. Нам надо встретиться всем вместе за ужином у Йолы!

Мы с Аннелизой не возражали. Нам было очень любопытно не только посмотреть на Луизу и Йолу, но и оценить их жилище и кулинарные способности.

— Когда? — спрашиваю я.

— Ну, пока я не могу сказать определенно, — отвечает Эвальд. — Думаю, что лучше всего в выходные дни.

Аннелиза накрыла стол изящнее, нежели обычно. Перед ее чашкой лежит сердечко из розового кварца, подаренное Эвальдом. Сегодня в виде исключения она пьет чай. По мере очистки сияющая желтая лимонная кожица сворачивалась спиралью, обнажая светлую мякоть и белую внутреннюю оболочку. Каждая лимонная долька напоминает изящное колесо, составленное из многих небольших сегментов. Поджаристые светло-коричневые хлебцы, грубая головка сыра гауда, которую Эвальд с удовольствием раскромсал и умял по кусочку — все напоминало о пышной вещественности натюрмортов эпохи барокко. На душе было празднично. Будто я видела эту сцену много раз, и в то же время меня не оставляло ощущение, что все это происходит во сне.

— Луиза не собирается вскоре возвращаться в Бразилию? — спрашивает Аннелиза.

— Она пока не определилась, — отвечает Эвальд, — во всяком случае, до рождения первого внука она останется в Гейдельберге.

Я болтаю всякий вздор, который лезет в голову.

— Ты на ней женишься?

Едва договорив эту роковую фразу, я покраснела. В восхищении моей смелостью Аннелиза уставилась на меня и долго не могла отвести взгляда. Эвальд рассмеялся.

— Могу обещать одно: чего я точно не добиваюсь, так это впасть в новую зависимость. — Он содрогнулся, будто хотел сбросить груз. — Один раз и больше никогда! — И в сторону Аннелизы: — Тебе нехорошо? По утрам ты обычно пьешь кофе?

— Это новый сорт чая, который мне хотелось попробовать, — отвечает она. — «Ройбуш», очень вкусный, но я, к сожалению, весь его выпила. Хочешь, я тебе быстренько заварю чашку?

Эвальд покачал головой.

— Я так рад, что у вас есть приличный кофе! Бернадетта меня годами мучила своими отвратительными травяными сборами; даже если твой превосходен, с меня довольно, больше никого чая.

Не повезло, дорогая моя Аннелиза, думаю я и бросаю на подругу взгляд, полный притворного сожаления.

— У вас не только кофе экстра-класса, — продолжает Эвальд, — Аннелиза уже попотчевала меня столькими лакомыми блюдами, названия которых выпали у меня из головы. Например, рагу из заячьих потрохов, мясной рулет, суп с манной крупой, карамельный пудинг или лимонный крем. А незабываемые гренки!

Аннелиза проглатывает комплименты как само собой разумеющиеся факты. Погруженная в мысли, она намазывает следующий тост растаявшим маслом и сверху желе из бузины. Потом рассказывает свой сегодняшний сон, чтобы еще больше вырасти в наших глазах. Она, мол, придумала специальную машину для женщин, избавляющую от проблем с этим чертовым задним ходом.

— В наше время у всех поездов на каждом конце по кабине машиниста, так что по прибытии на главный вокзал не нужно переставлять головной вагон. По этому принципу я и сконструировала автомобиль во сне. У него руль, педаль газа, тормоза и сцепления спереди и сзади.

Эвальд, как инженер-машиностроитель, слушает очень внимательно, словно идея женской машины его очень заинтересовала.

— Отлично! И абсолютно осуществимо! В пятидесятые годы фирма «Цюндап» разработала автомобиль «Янус», вход у которого был впереди и сзади, а пассажиры сидели спина к спине. — Немного помолчав, он добавил: — У «Януса» был одноцилиндровый воздухонаддувный двухтактный двигатель и…

Аннелиза зевнула. Вот отчего мы находим мужские профессии скучными? Правда, очень мило, что Эвальд не стал с ходу отпускать шуточки в адрес женщин, не умеющих подавать машину назад. Удо или Харди на его месте не стали бы стесняться.

Джентльмен встает.

— Чтобы не держать вас долго в напряжении, позвоню-ка я Йоле прямо сейчас. Если повезет, застану ее на посту медсестры. В это время никто в клинику обычно не приходит.

Аннелиза начинает убирать со стола, потому что скоро обед и нужно позаботиться о еде.

— Ты не знаешь, как приготовить испанские «Фрикко»? — спрашивает она меня, но в этот момент к нам снова спустился Эвальд.

— Все складывается превосходно! — объявляет он. — Завтра обедаем у Йолы, и вам не придется ничего готовить. — Он, очевидно, гордится тем, что позаботился об Аннелизе, избавив ее от стояния у плиты.

26

Завтра он, пожалуй, сыграет с Андреасом, своим зятем, партию в шахматы, заявляет Эвальд, потому что, когда четыре женщины собираются за столом, слова не вставишь. Аннелиза возражает, мол, Эвальд — прирожденный статист для немого кино, и усмехается. То же самое недавно говорила Луиза, сознается он. Наверное, в головах старых подруг его анекдоты лучше сохраняются, чем у него самого.

Затем Эвальд посвятил и меня в эту старинную историю. Рассказал, что его отец какое-то время работал осветителем. Однажды он услышал, что для участия в короткой сцене подыскивают новорожденного младенца, и обратил внимание режиссера на свою жену, которой вот-вот предстояло рожать. Вот так Эвальд, еще не родившись, уже получил роль статиста.

— И как называется фильм? — интересуюсь я.