Книга Улица отчаяния - Иэн Бэнкс

— В длину? Но я не хочу плавать в длину, я хочу в ширину. Хочешь, я приплыву тебе из Дублина ящик «гиннеса»? — К этому моменту я уже не мог стоять спокойно, я прыгал, размахивая руками, словно плыву.

— Не-а.

Уэсу наскучил телескоп, и он взял со стола небольшой приемник. Из приемника плеснули музыка, какой-то грохот и вопли гостей. Уэс начал крутить ручку и вскоре наткнулся на звуки натужного, учащенного дыхания.

— Эй, послушай. Там кто-то трахается. Слушай!

Он оглянулся на меня. Я продолжал прыгать и махать руками.

— Ты болен. Я тебе это уже говорил. Ты больной, свихнувшийся тип. Это противу закона. Ты схлопочешь срок.

— Нет, нетушки…

Уэстон со счастливой улыбкой внимал ритмичному скрипу кровати и тяжелому дыханию двоих людей. Я перестал прыгать и подошел поближе. Я думал, могу ли я узнать их по дыханию. Ритм дыхания нарастал.

— Это прекрасно.

Уэс повернул ручку настройки; я ощутил легкое разочарование. Я снова начал прыгать и махать руками, хотя ноги мои болели и руки тоже. В приемнике пилилась какая-то другая парочка.

— Ни хрена себе, — сказал я между прыжками. — Да они тут что, ничем другим и не занимаются?

— НИ ХРЕНА СЕБЕ. ДА ОНИ ТУТ ЧТО, НИЧЕМ ДРУГИМ И НЕ ЗАНИМАЮТСЯ? — проревел мой собственный голос и зашелся воем обратной связи.

— Это был ты, — ухмыльнулся Уэс, выключая приемник. — Микрофон над дверью, прямо за тобой.

Я оглянулся, пошарил по стенке глазами, но ничего не обнаружил.

— Лишнее доказательство, что ты совсем свихнулся.

— Нет, Уэйрд. Я просто опережаю время.

Уэстон нашпиговал подслушивающей аппаратурой свой собственный дом. Каждую комнату. Все звуки здесь улавливались и посылались в эфир. Микрофоны стояли везде — от старой кухонной кладовки до новехонького двойного гаража, в каждой спальне, в каждой ванной и даже на чердаке. С хорошим УКВ-приемником можно было слышать любое слово, сказанное в доме, любой скрип с расстояния футов в двести. Мы считали, что Уэс совсем сдурел, но самому ему казалось, что это прикольно.

— Это будущее, мэн, — говорил он сомневающимся. — В будущем клопы будут везде — в телефонах и конторах, в телевизорах и приемниках, везде. И ничего тут не поделаешь. Уже сейчас можно установить клопа где угодно, буквально где угодно. Ты слыхал, что теперь умеют прослушивать комнату лазером, посветят на окно — и все слышно? Это точно, мэн, ты уж мне поверь. Это будущее, так что привыкай, пока не поздно. Да и вообще, что тут такого, если кто-то там слушает, как ты трахаешься или срешь? Это же все делают, в этом нет ничего стыдного, так в чем же дело? Чего стесняться вещей, которые делает каждый? Бред это, чушь. Они, эти, это же они хотят, чтобы ты был такой, так тобою легче управлять, они залезают тебе в череп, а ты им еще сам помогаешь. Так что, мэн, вывали лучше все наружу, и пусть любуются.

Уэс опоздал родиться и не то чтобы знал это, но смутно чувствовал. Его место было во второй половине шестидесятых. Как правило, люди двигаются вместе со временем, Уэс же с помощью своих денег переместился одновременно и назад, в прошлое, и вперед, в будущее, — все что угодно, лишь бы не оставаться в настоящем. Теперь я понимаю, почему в его клавирных пассажах руки обычно двигались в противоположные стороны.

Уэс не желал останавливаться на достигнутом; вдобавок к микрофонам он собирался установить и телекамеры. Сперва звук, потом изображение. Скоро, сказал он, в каждой комнате будет камера, сеть на двадцать цветных каналов, там будет все, от подвала до вида окрестностей с крыши.

Я устало опустился на верхнюю ступеньку веранды. Уэс вернул мне косяк. Я смотрел в темноту. Где-то внизу с грохотом разбивались невидимые волны.

— Нам нужно побольше света, — сказал я. — Здесь, — сказал я, — слишком много темноты. А нужно, чтобы было много света.

— Ты хочешь побольше света? — Что-то в этом вопросе заставило меня с подозрением оглянуться. — Сейчас устроим. — Уэс поднял голову, словно принюхиваясь к соленому запаху и вслушиваясь в мерный рокот волн, а затем вскочил и направился в сторону моря. — Пошли.

У низкой, почти терявшейся в темноте стенки, отделявшей поросший травою двор от скалистого берега, Уэс повернулся и сказал:

— Посиди немного. Смотри вон туда.

Я ничего не видел и даже не очень понимал, куда он указывает, вроде бы — куда-то в сторону скал.

— Я сейчас, — сказал Уэс. — Подождешь?

— Подожду.

Я уселся на холодную каменную стенку и с минуту наблюдал, как его смутная тень пробирается назад, к дому, а затем повернулся и начал вглядываться в море, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, кроме кромешной, чернильной тьмы. Через какое-то время я начал смутно различать белую пену прибоя, которая накатывалась из безбрежной ночи на камни и снова убегала в где-то там существующий океан.

Затем что-то загудело, тьма рассеялась, я увидел бурые, неправдоподобно яркие скалы и ослепительно белую, словно светящуюся собственным светом пену.

Это случилось снова и снова; установленные на высоких студийных штативах стробы рвали темноту потоками дробного, как пулеметная очередь, света, они рубили пенное море на ломти, на одиночные, гравюрной четкости кадры, прослоенные звенящим, почти осязаемым мраком.

Волны катились толчками, бесконечной последовательностью стоп-кадров, на рваной кромке скал они взрывались неподвижными фонтанами брызг, брызги возвращались к породившему их морю, а в бешено пульсирующем свете уже вставал новый бурун.

Не знаю уж, сколько я стоял, окаменев от изумления, а затем чуть перевел взгляд, чтобы рассмотреть, какую часть залива освещают стробы, и увидел Дейва Балфура; Дейв бежал по краю скал, придерживая руками спадающие джинсы, еще секунда, и он растворился в тени.

И там, в этой тени, на одно мгновение, на одну вспышку стробоскопического света, мелькнули лицо, шея и плечи Инес.

— Кой хрен, могла бы хоть сказать мне что-нибудь, — пробормотал я, ошалело встряхнув головой. Светопредставление продолжалось. Косяк догорел и обжег мне пальцы. По травянистому склону спускался от уха до уха довольный Уэс.

— Ну как?

— Впечатляет, — сказал я, слезая со стены и направляясь ему навстречу. — Весьма впечатляет. — Я щелчком направил окурок в бездонное небо; освещенный стробами, он описал пунктирную параболу, ни дать ни взять эпизод из кислотного трипа. — Ты там Джасмин не видел?

Глава 9

Я понюхал пальцы, от них все еще пахло резиной, лубрикантом, или чем уж там гондоны пахнут. Бетти не всегда проявляла такую сверхосторожность и только год назад — когда страшные истории про СПИД пошли плодиться быстрее того долбаного вируса — стала применять эту мерзость. Вчера я старательно помыл руки, но от них как воняло, так и воняло. Меня беспокоило, а вдруг кто-нибудь шибко унюшливый унюхает этот запах.